Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Такое положение, разумеется, не устраивало журналистов, у которых было свое понимание стиля. Они обвиняли редакторов, слепо следовавших правилам Бернстайна, в том, что они вымарывают из статей нестандартные обороты и выхолащивают всю оригинальность. Катледж в эти конфликты в ту пору не вмешивался, рассуждая, что если «приспешники» Бернстайна зайдут слишком далеко, их всегда можно будет укоротить, а ускорившийся ритм послевоенной жизни, наступление телевидения, возросшая цена новостного производства требовали, чтобы «Times» стала более компактной, структурированной и читалась легко и быстро. Кроме того, кто-то, разумеется, должен был следить за правильным употреблением «что» или «какой», «кого» или «кто», а Катледж озаботился более серьезными проблемами, каких было немало.
С начала Второй мировой войны, когда рабочий день в отделе городских новостей увеличился, с тем чтобы «Times» могла публиковать максимальный объем последних новостей, между различными редакторами «дневной» и «ночной» смен практически отсутствовала координация: одни не знали, что делают другие, процветали интриги и конкуренция. Такая же ситуация царила в множестве отделов «Times»: городских новостей, науки, спорта, финансов и десятке других, – и все они были привержены традиционному ходу дел. Редакторы некоторых отделов иногда заглядывали в подшивку «Times» годовой давности, чтобы прочесть, как ту или иную тему трактовали, заявляли, излагали – чтобы тщательно воспроизвести год спустя.
Моральный дух редакции в Нью-Йорке оставлял желать лучшего – ей давно уже приходилось довольствоваться третьим местом, по сравнению с зарубежным корпусом, куда часто переманивали лучших людей из Нью-Йорка, и с элитными кадрами вашингтонского бюро, которое возглавлял Рестон. (Кстати, Рестон в то время сам нанимал людей – как правило, высоких, сильных, самоуверенных мужчин, которые родились и провели юность подальше от Нью-Йорка.)
Спортивный отдел работал вяло, и Катледж решил при первой возможности избавиться от его начальника. Штат был раздроблен на мелкие клики, между ними то и дело летали искры. Однажды старший наборщик Фрэнк Бланк подрался с помощником редактора Гарри Гиреном. Бланк сказал Гирену, чтоб не посылал ему больше рукописей для первого выпуска, потому что места нет, а Гирен ответил:
– Не тебе меня учить, что посылать, а чего не посылать!
– Кончай, Гарри, – увещевал Бланк, – первый выпуск сверстан, забудь о нем!
– Нет, не забуду!
– Еще рот откроешь – получишь по носу.
Гирен открыл рот и тут же получил в нос.
Он бросился бегом через отдел городских новостей, влетел в «загон» и подал официальную жалобу Бернстайну. На следующий день Фрэнк Бланк объяснял в офисе Катледжа, что много лет просит перевести его к редакторам, поскольку не в силах работать в одном помещении с Гарри Гиреном. Катледж отреагировал незамедлительно, назначив Бланка репортером с автогонок – шикарная должность, которая позволяла ему проводить зимы во Флориде и Нассау; Бланк после этого совершенно убедился, что маленький человек в крупной организации может добиться, чего хочет, только устроив заваруху.
Смерть международного обозревателя Анны О’Хары Маккормик открыла перспективу захватывающей работы для Сайруса Сульцбергера, и он перестал рваться в зарубежные бюро «Times». Сам Катледж часто ездил за границу, общался с корреспондентами и всякий раз поражался, в каких шикарных домах они живут и сколько у них прислуги.
В Мексике он навестил молодого шефа бюро Сидни Грусона, который сразу же заявил:
– Слушай, Тёрнер, пока ты здесь, мы каждое утро можем выходить и встречаться с разными людьми, и я буду звонить всем подряд, делая вид, что так вот и работаю. Или же… – добавил он, просияв, – можно заняться моим привычным делом. У меня пять скаковых лошадей, и два-три раза в неделю я бываю на бегах, а еще три или четыре раза в неделю играю в гольф. Что тебе больше по душе, а, Тёрнер?
– Глупый вопрос, – ответил Катледж. – Не будем нарушать твоего обычного распорядка.
И они целую неделю наслаждались жизнью. Ездили на вечеринки, ставили на лошадей Грусона, всякий раз проигрывая, ходили на корриду, где бой, по просьбе Грусона, посвятили Катледжу.
Спустя десять дней, когда Катледж вернулся в Нью-Йорк, Грусон тут же получил сообщение, что его командировка в Мексику окончена и ему надлежит вернуться в нью-йоркский офис. Через несколько месяцев его направили в Прагу. Катледж настаивал, что его мексиканский вояж тут ни при чем. (Грусон блестяще проявил себя и в Восточной Европе, и в Бонне, и в Лондоне, а в 65‑м возглавил отдел международных новостей «Times».)
Одной из главных кадровых проблем стал в 54‑м для Катледжа поиск замены Гаррисону Солсбери в качестве корреспондента в Советском Союзе. Солсбери, высоченного замкнутого индивидуалиста, однажды вышибли с поста редактора ежедневной газеты Миннесотского университета за курение в библиотеке. Спецкором «Times» в Москве он сидел с 1949 года; работал много и тяжело в самых жестких условиях, при сталинской цензуре; Катледж долго не мог найти другого квалифицированного кандидата, который согласился бы поехать в Москву. Наконец вызвался Клифтон Дэниэл.
Катледж обрадовался. Энтузиазм Клифтона подтвердил многое из того, что он подозревал и так; на самом деле Катледж уже два года обдумывал выдвижение Клифтона Дэниэла в руководство и видел в нем возможного наследника, поскольку Дэниэл отлично справился в лондонском бюро, и как администратор, и как журналист; был доволен Катледж и тем, как Дэниэл принял назначение в Бонн. Он был на одиннадцать лет моложе Катледжа и обладал организаторскими способностями, которые вполне вписывались в корпоративный дух «Times». Вдобавок – он южанин. Сними с него английские костюмы,
