Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
Процитирую отрывок из собственной книги «Вера, Надежда, Любовь»:
«Как в вожделенную стихию, бросилась Рейснер в революцию. Она нашла себя не в поэзии и не в искусстве, а именно в огне и крови тех страшных событий 1917-го, когда надо было повелевать и рисковать жизнью, — все это так будоражило ее кровь. Видно, рождена она была не русалкой, не музой, а отважным комиссаром…»
Отсюда и «Песня красных кровяных шариков»:
Вечно гонимый ударом предсердий,Наш беззаботный народИз океана вдыхаемой твердиСолнечный пьет кислород…
Следующая дама — Мария Шкапская (до замужества — Андреевская), но, увы, дамой она не была. Родилась в Петербурге в семье бедного чиновника, росла в трущобах. И из петербургских трущоб видела Россию:
Лай собак из поникнувших хижинДа вороний немолкнущий крик,И высоко взнесен и недвиженТвой иконный неписаный лик.Ты идешь луговиной степною,Несносим одичалый твой взгляд,И под жаркой твоею ступнеюОпаленные травы горят…
Елена Гуро — поэтесса, прозаик, художница. Ее настоящее имя Элеонора, ее отец — полковник, а затем генерал Генрих-Гельмут Гуро (немец, разумеется). Наиболее значительная книга Елены Гуро «Небесные верблюжата» (1914), о которой Хлебников писал: «Эти страницы с суровым сильным слогом, с их гафизовским признанием жизни особенно хороши дыханием возвышенной мысли…»
Елена Гуро прожила всего 36 лет и умерла за четыре года до революции.
Аделаида Герцык прожила чуть больше, скончалась на 51-м году 25 июня 1925 года. Родилась она в обедневшей дворянской семье, в которой переплелись польско-литовские и германо-шведские корни. Ее отец, Казимир Лубны-Герцык, был инженером-путейцем, начальником участка строящейся Московско-Ярославской железной дороги и по роду своей деятельности часто переезжал с места на место. Поэтому семья жила то в Москве, то в Александрове, то в Севастополе, то в Юрьеве-Польском…
Духовным учителем Аделаиды Герцык был… Франциск Ассизский. «Я только сестра всему живому…» Увлекалась она также и личностью Бетгины фон Арним. Американская исследовательница Диана Бургин отмечает. «Для Герцык и других женщин-поэтов ее времени Бетгина фон Арним становится фигурой поклонения, символом женственности, духом амазонки. Герцык особенно была очарована эротизмом женской дружбы, как он проявлялся в близости фон Арним и Каролины фон Гюндероде…» Словом, Аделаида Герцык с удовольствием срывала цветы немецкого романтизма.
Но затем пришлось собирать и горькие ягоды. Революция, гражданская война, арест и трагический цикл стихов «Подвальные».
Утешной музы не зову я ныне:Тому, чьи петь хотят всегда уста, —Не место там, где смерть и пустота…
И другие пронзительные строки: «Поддержи меня, Господи Святый! Засвети предо мною звезду…»
И теперь, среди голых окраин,Я колеблема ветром трость…Господи, ты здесь хозяин,Я — только гость…
Аделаида Казимировна Герцык похоронена на старом кладбище в Судаке. Могилы не найти: кладбище снесено.
Еще одна судьба: София Парнок. Точнее фамилия — Парнох. Отец Яков — владелец аптеки в Таганроге, мать — врач. Нерусские корни. Но тут дело осложнялось и сексуальной ориентацией. «Я никогда, к сожалению, не была влюблена в мужчину», — признавалась София Парнок. В литературном творчестве София Парнок достигла «альпийских высот», но нас интересует только отношение Парнок к истории, к России. Первую мировую войну молодая Парнок встретила резко отрицательно:
По нивам и по горным кряжамНепостижимый свист ядра…Что скажете и что мы скажемНа взгляд взыскующий Петра?
Никакой патриотической радости «чугунный фейерверк» принести не мог. Парнок по-своему видела роль России в мировой истории:
Люблю тебя в твоем просторе яИ в каждой вязкой колее.Пусть у Европы есть история, —Но у России: житие.В то время, как в духовном зодчествеПытает Запад блеск ума,Она в великом одиночествеИдет к Христу в себе сама.Порфиру сменит ли на рубище,Державы крест на крест простой, —Над странницею многолюбящейПровижу венчик золотой.
«Венчик золотой» комментировать не будем, лучше приведем еще одно стихотворение Парнок по теме нашей книги, вот оно:
О тебе, о себе, о РоссииИ о тех тоска моя,Кто кровью своей оросилиТишайшие эти поля.Да, мой друг! В бредовые, в этиОбеспамятовавшие дниНе избранники только одни, —Мы все перед ней в ответе.Матерям — в отместку войне,Или в чаяньи новой бойни,В любви безуметь вдвойнеИ рожать для родины двойни.А нам — искупать грехиПразднословья. Держать на засовеЛукавую Музу. СтихиПисать не за страх, а за совесть.
Остается лишь добавить, что София Яковлевна Парнок умерла 26 августа 1933 года, в возрасте 48 лет. Похоронена на Немецком кладбище в Лефортово.
Упомянем еще и русскую поэтессу Елизавету Ивановну Дмитриеву, принявшую по воле Макса Волошина иностранный псевдоним: Черубина де Габриак. Нельзя не привести поэму Черубины «Россия» (1922). Вот ее начало:
Господь, Господь, путей РоссииОткрой неведомый конец…Наш первый храм — был храм Софии,Твоей Премудрости венец.Но дух сошел в темницу плотиИ в ней доселе не потух.В языческом водоворотеБлуждает оскорбленный дух.И восхотела стать крылатойЗемлею вскормленная плоть, —И младший брат восстал на брата,Чтоб умереть иль побороть!И шли века единоборства,И невозможно сочетатьЗемли тяжелое упорствоИ роковую благодать.В двойном кощунственном соблазнеИзнемогали времена,И, вместе с духом, — лютой казниБыла земля обречена.И мы пошли «тропой Батыя»,И нам не позабыть нигде,Как все места для нас святыеМы желтой предали орде…
Сделаем пропуск и далее читаем про Россию:
Господь, Господь, наш путь — неправый.В глазах — любовь. В ладони — нож!Но облик наш двойной, лукавый,Весь, до глубин, лишь ты поймешь.Мы любим жадною любовью,И, надругавшись до конца,Мы припадаем к изголовью,Целуя губы мертвеца…Земной наш облик безобразенИ навсегда неотвратим…Кто наш заступник — Стенька РазинИль преподобный Серафим?Никто из нас себе не верен,За каждым следует двойник…Господь! Ты сам в любви безмерен,В нас исказился Твой же лик!Ты нам послал стезю такую,Где рядом с бездной — высота,О вечной радости взыскуя,Твердят хуления уста.Перед крестом смятенный ГогольТворит кощунственный обетИ жжет в огне, во имя Бога,Любовь и подвиг многих лет.Мы все на огненной купели,Мы до конца себя сожжем.Приди. Приди! Мы оскудели,Скорбя об имени Твоем…
И последний выкрик из поэмы:
Россия — скорбная невеста,Ее возьмет один Господь.
И последняя женщина-поэтесса в этой главе — Вера Инбер. Родилась в Одессе в семье владельца научного издательства. Можно предположить, что и у нее нерусские корни. В двадцатилетием возрасте Вера Инбер жила в Париже и в некотором отчаянии писала:
Уже своею Францию Не зову в тоске;Выхожу на станциюВ ситцевом платке.Фонари янтарныеРежут синеву,Поезда товарныеТянутся в Москву…
Ах, Москва-Москва — мечта всех чеховских сестер, как будто Москва — это мед. В 1929 году Вера Инбер написала иронично-шуточное стихотворение «Европейский конфликт» — о любви, о родине, о двух мирах:
Через год ли, два лиИли через век,Свидимся едва ли,Милый человек.По различным тропамНас судьба ведет:Ты — продукт Европы,Я — наоборот.У тебя завидныйБритвенный прибор.У тебя невиданнойКрасоты пробор.Вьешься вкруг да около,Подымая пыль.У тебя ль, у сокола,Свой автомобиль.У тебя ль, у молодца,Загородный дом.Солнечное золотцеБегает по нем.Позвонишь — и в горницуМчат во весь опорШелковая горничная,Кожаный шофер, —Из-за каждой малости,Из-за всех дверей.Ты же им: «Пожалуйста,Только поскорей».И несут, не слушают,Полно решето:Тут тебе и кушанье,Тут тебе и што.А и крепку чарочкуТы мне подаешь.А и нежно за ручкуТы меня берешь.Погляжу на губы те,На вино абрау.«Что ж вы не пригубите,Meine Liebe Frau?За весну немецкую,Нежную весну!» —«Мне пора в Советскую,Говорю, страну.С ласковыми взорами,В холе да тепле,Долго жить нездоровоНа чужой земле.По Европе бродишь, какПризрак, взад-вперед.У меня работишка,Говорю, не ждет.У меня угарищеСтало в голове.У меня товарищи,Говорю, в Москве».И, услышав эдакийДеловой язык,Как щегол на ветке,Сокол мой поник.Не сказал ни слова мне,Обратился в бег,Светский, образованный,Любезный человек.
Такой вот «европейский конфликт», пропитанный, естественно, пропагандистским душком. А что оставалось делать бедной Верочке Инбер, которая, по собственному признанию, была «растением с недостаточно крепкими социальными корнями», родившейся не в рабоче-крестьянской семье, как тогда полагалось для движения вперед по дороге жизни. Приходилось перековываться, отмазываться, открещиваться. На пленуме писателей в 1932 году Вера Михайловна говорила: «Я тут должна сказать, что меня просто изумило выступление товарища Залки. Выходит мужчина, выходит человек, украшенный орденом Красного Знамени, очевидно, привыкший к боям, и с дрожью в голосе говорит, что Фадеев назвал его недостаточно одаренным. А что же тогда должна делать такая хрупкая попутчица, как я?..»
