Мысли о главном. О жизни и смерти - Валерий Степанович Миловатский
31/03/1996. Как не бегу от этой мысли, она приходит.
Волна бытия катится в небытие: от одного небытия к другому, от небывшего – к бывшему.
Бытие, бытие, но вот оно и небытие: убийство грешного греха: «Умирание начинается в момент, когда человек, по слову Спасителя, отрекается от себя; а это мы можем делать на разном уровне изо дня в день, всё время, просто, а порой – героически. …и умирание этого сосредоточенного на себе я в каком-то смысле завершается в любви, когда человек, Бог, люди, благородная идея, идеал становятся для нас важнее нашего благополучия, нашего счастья, нашей жизни». (Антоний Сурожский из «Беседы о вере и церкви». М., 1991. С. 210.)
31/3/1996. Прерванность непрерывной линии сознания, бытия – во сне, в обмороках, в беспамятстве, в смерти. Утешают, что-де жизнь и память затем снова продолжаются. Так и не так! Во-первых, память и жизнь твоя прерывались, а жизнь Вселенной продолжалась. Во-вторых, коль сознание и бытие хотя бы на небольшое время прервались – ничто не гарантирует возобновления их: во время паузы всякое может случиться (нужен очень бдительный ангел-хранитель). …Но даже не это самое плохое, а то, что данная линия бытия сама в себе не имеет непрерывности, не имеет силы воли в самой себе; что она не перехлёстывает через край, через себя, не выходит из себя умирающего, чтобы покинуть мёртвое и быть вновь живым.
P. S. Поэтому святые, гении и пророки избегают, насколько это возможно, сна и вообще неконтролируемых состояний. Ужас Достоевского после припадков эпилепсии; бессонница Иоанна Максимовича, Серафима Саровского…
01/04/1996. В человеке должно быть нечто непрерывающееся, растущее; в нём всегда должно что-то расти: сказка, поэма, дерево, дом, ребёнок, любовь…
08/04/1996. Верующий и любящий не ужасается разрозненной атомарности, множественности людей – он любит и поэтому видит в них единое, разнообразное, великое, неповторимое существо человеческого рода, Адама, нового Адама. Его не может угнетать это единое тело людское, как и природное (биосфера), как и вселенское. Любящий не считает лишней ни одну травинку на разнообразных бугорках и в долинах – он любит каждую из них и вместе с тем их согласный хор. Споспешествовать вселенной, продлевать, выправлять её, трепетать за неё и работать для неё.
12/04/1996. Страстная неделя
Голубое небо, солнечность, игра теней и света, ветки, запахи, снег, земля, птицы, их звуки – всё это в тебе вдруг соединяется в какое-то особенное пространство сложнейшей манящей конфигурации, едва угадываемой; пространство, отзывающееся в тебе небывалой новизной, неповторимостью данного мгновения бытия, каким-то особенным чувством жизни, ожиданием и жаждой её. Да, да! И запах, и свет, и воздух – всё это соединяется в некое сцепление меж собой, создающее невидимое пространство.
16/04/1996. День Пасхи
Ежедневно, с каждого дня должно строить, воздвигать храм, храм молитвы, творчества и восхождения ко Всевышнему. День принимать как целое, как творение – и отдавать его, возжёгши в нём хотя бы одну свечу. А лучше бы – возведя его стены, купол и крест, и озвучив колоколом, и воскурив, и отблагодарив Бога – продлить целость дня и мироздания.
16/04/1996. Вера сохраняет целостность мироздания и спасает его. Вера – средство и путь продления бытия, средство осуществления его целостности.
Подобное делает и Память. Но вера простирается и пронизывает и прошлое, и будущее (особенно будущее!), и вперёд, и назад, вера пронизывает всё! Вера простирается к Вечности, соединяется с ней и живёт ею!
05/05/1996. «Сталкер» – глубокий фильм в том смысле, что «хождение по зоне» – это наша жизнь в движении к Богу, как по зыбкому, неверному, полному опасностей полю, как между минами. Ходить надо чутко, сторожко, строго, не напролом, по узкой тонкой дорожке, постепенно освобождаясь от груза недостатков (подозрительность писателя, хитрость и самонадеянность учёного и т. д.).
14/05/1996. Символы скрещиваются в личности. Небесный символ воплощается провиденческой личностью на земле – символ становится жизнью и личностью. Но затем в истории жизнь этой личности сама становится великим мифом, легендой, символом. Мифом земли. Символ неба через личность превращается в миф земли.
18/05/1996. Малая, лёгкая, светлая часть облака отделилась резкой горизонтальной, как по линейке проведённой, полосой голубого-небесного просвета от остальной, массивной, в которой грязно-серыми клочьями и слоями, бурой смесью заслонены светлые слои. Эта малая часть поднялась над затемнённой частью и засияла своей чистотой.
Чтобы очиститься, надо в малой своей части, и светлейшей, подняться над затемнённой и смешанной, и большей, отделившись от неё; недалеко, но резко. А не разгребать тёмное, сидя в нём же. И не опускаться, уже будучи чистым.
22/05/1996. Пригретая, осиянная солнцем земля, с рябью молодой тени, крохами соцветий и другой зелени, опавшей с деревьев, – как от этого веет дальним-дальним, несказуемым, непреходящим! Из детства ли, из вечного?
27/05/1996. Бог идёт через нас (через я) и несёт нам бессмертие; но надо шире открывать Ему «ворота» своего я. Не отсиживаться, не отлёживаться, не прятаться, не изолироваться.
10/06/1996. Люди – значительнейшая реальность. Не горы, не моря, не планеты и даже, пожалуй, не звёзды, а люди. Об этом говорил и Христос. И это фантастическая реальность рядом с нами, вокруг нас; а кто-то даже вместе и воедино.
17/06/1996. Вечер
Тёмные значительную часть своего бытия уводят в небытие. И тем самым делают прорехи (дыры) в общем-едином теле Бытия. Боль Бога. (Да, тёмные вольны так поступать со своим бытием (не с другим!), сбрасывать себя в пропасть небытия, но это сказывается на всей Вселенной, которая всё помнит, всё знает, чувствует – она помнит, например, трагедию сталинизма, но не может оставить для вечности его шельт.) Небытие мстит Бытию, в том числе и иллюзией бытия, несуществующим бытием, обманом, дурманом, марой. И наше бытие страдает от этого тем более, чем оно истиннее.
14/07/1996. Чем ближе к Богу, тем подлиннее, интенсивнее, бытийственнее бытие. Чем могучее дух, тем мощнее и подлиннее его бытие – и в нём самом, и вокруг него, и в тех, на ком неотразимо задерживается его взгляд. Лермонтов, Достоевский, Толстой. Сила бытия в них такова, что остальные рядом с ними кажутся призрачными, бледными, ненастоящими, ничтожными. Их могучая реальность покоряет окружающих во всём, что они ни делают: в стихах, в прозе, в письмах, в речах и действиях, в грусти даже и отчаянии бессилия.
Вот и твердил Достоевский, что он настоящий реалист. Это могли сказать о себе и Лермонтов, и Толстой… Дух их реальности неотразим и переплавляет всё! Эта реальность прожигает свои оболочки, она сгущает
