Камерные репортажи и житейские притчи - Ева Михайловна Меркачёва
Вернулся из бани, а в камере — фуршет. Ребята нарезали сыра, колбасы, фруктов, сделали бутерброды с маслом и красной икрой (как в старое советское время). Не хватало только бутылочки хорошего вина. Раздобыть её не удалось, хотя каждый из сокамерников готов был заплатить за это пару миллионов (люди тут собрались — точнее, их собрали — далеко не бедные).
Посидели здорово, поговорили от души и нахохотались до колик. В тюрьме без шуток и юмора нельзя — очень скоро скиснешь, зачахнешь. Поэтому Стас и его сокамерники постоянно поддевали друг друга. Завершился праздничный вечер рубиловом в домино. Камера в него играла только по праздникам и всегда с большим азартом и вдохновением.
Прочли, как положено по канонам, вечернюю молитву (в камере сидел бывший священник) и отошли ко сну. Стас лежал и думал, что этот день рождения не забудет никогда. А ещё он осознал, что тюрьма каждому из них подарила нечто, о чём они и мечтать не могли на воле, — время. Там у всех были дела или делишки, носились без конца по странам и городам, мелькали лица, пейзажи… Остановиться бы, отдаться мгновению, ощутить вкус жизни, но — увы… И как жалок, как беден на самом деле тот, кто, имея, казалось бы, всё, не может позволить себе этим насладиться!
Стас подошел к окну и увидел знакомого тюремного кота. Беспородный, с драным хвостом, он был, тем не менее, желанным гостем в каждой камере.
Стас почему-то подумал, что больше всего на свете хотел бы получить в подарок на следующий день рождения (дай Бог встретить его на воле) вот этого облезлого кота. Чтобы нагло забирался на колени в самый неподходящий момент, мурчал громко-прегромко, заглушая звонящий мобильник, сбивал с мыслей и не давал распланировать следующий день.
Кот напоминал бы не о самой тюрьме, нет, но о простых радостях, которые в ней для Стаса открылись.
Он уже не сомневался: этот день рождения — действительно лучший в его жизни.
Свистящая бабушка
— Эй, ты чего нервничаешь? Придёт она! Обязательно придёт. Всегда приходит же! — мужчина лет тридцати подбадривал двадцатилетнего парня, напряжённо то ли вслушивающегося во что-то, то ли вглядывающегося в кусочек неба, который виден сквозь решётку на окне камеры.
— Студент, ну правда, хорош нервничать! — подхватил здоровяк. — А то я сам уже начал волноваться.
Часов в камере не было (запрет на них сохранился с советских времен). Заключённые определяли время по телевизору. Но «голубой глаз» вчера забрали из их камеры надзиратели в отместку за то, что жильцы пожаловались на отсутствие в СИЗО стоматолога. Однако, с часами или без, было понятно, что время близится к вечеру. Обычно она приходила в районе обеда.
— Знаете, сколько ей лет! И сердце у неё больное… — загробным голосом сказал парень.
— Женька, ты чего раскис и всю камеру «на слезу» подсадил? — вмешался пожилой заключённый. — Такие, как твоя бабушка, — бойцы! Просто так не сдаются. Задержалась старушка по своим делам. Может, в поликлинику заглянула, а там очередь. Знаешь, какие очереди сейчас в поликлиниках? Кошмар один!
Но тут раздался громкий протяжный свист, который произвёл на всю камеру поистине животворящее воздействие. Евгений вскочил, подбежал к окну, сокамерники подхватили его, подняли повыше. Он махал кому-то далёкому, улыбался. Это продолжалось минут десять, а может, и намного дольше. Времени, казалось, не существовало. Вся камера молчала, но это было самое счастливое молчание, какое каждый из жильцов мог себе представить.
А потом Женьку опустили на пол. Настроение в камере сделалось превесёлое. Историю Женьки все знали. Студент-отличник, попался за наркотики — «закладку» сделал, чтобы заработать на подарок любимой девушке. Пока был в СИЗО, успел поработать санитаром в тюремной больнице — ухаживал за тяжелобольными заключёнными. Первый раз за решёткой, куча смягчающих обстоятельств, а приговор жёсткий — девять лет колонии строгого режима. Евгений, когда услышал это в зале суда, сначала ушам своим не поверил. Потом ушёл в глубокую депрессию и, возможно, наложил бы на себя руки, если бы не бабушка Вера Николаевна…
Лихо свистеть она научилась в детстве, пока гоняла по деревне с мальчишками, а вспомнила о своём искусстве, когда внук появился. «Женька, — рассказывала, — маленьким по деревне бегает, я свистну, он услышит и примчится на обед». Женька с друзьями даже на другом конце леса её свист слышали, такой уж он мощный.
Связь с внуком у свистящей бабушки — особая, духовная. Ну так она его фактически и вырастила! И вот арестовали парня, а бабушке — горе: не может она, чтобы совсем его не видеть. Вот не может, и всё! А свидания — кому ж их следователь даёт раньше, чем через год-полтора? Купила тогда бабушка бинокль, пришла к СИЗО, свистнула, как только она одна умеет, и стала высматривать любимое лицо в бинокль. Женя услышал, прильнул лбом к решётке на окне — повидали друг дружку. Так она и ходила к «Бутырке» на встречи с внуком. Охрана-то свист слышала, но его источник определить не могла. Кто ж мог подумать, что седая старушка способна так свистеть? А бинокль она ловко в пакетик прятала. Так и встречались больше года.
На следующий день Женьку вывезли в суд на апелляцию. Бабушка пришла, пирожки принесла. Перед началом заседания теребила платочек и шёпотом в углу молитвы читала. А уж как она смотрела на трёх судей! Видели ли они её молящие глаза? Вряд ли. Ни срок не снизили, ни режим не поменяли на обычный. Но Женя всё это перенёс стойко, боялся только за бабушку. Вернулся в камеру молчаливый.
— Женька, плюнь ты на них, — увещевал пожилой. — Бессердечные они! А знаешь почему? Потому что у них в жизни никогда любви не было. И бабушки у них такой не было, как у тебя. Вот придут они сегодня домой, а там что? Нелюбовь. Фильм такой, кстати, есть — «Нелюбовь». Я смотрел его. Страшный фильм про то, как люди живут и друг друга не любят. Прости ты этих судей, Женька! Они ещё не знают, что отвечать за всё перед Богом будут. «Какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет».
— Студент, так тебя на этап, выходит, скоро отправят, — опомнился здоровяк. — Тебя увезут, и она больше не
