Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи - Тина Браун
«В основном участниками охоты были спокойные и учтивые сельские жители, и далеко не все аристократы, – писала я о пестрой толпе, состоявшей из фермеров, владельцев пабов, местных докторов и помещиков. – Мужчины вели себя галантно, при малейшем поводе снимая шляпу, женщины выглядели сильными и уверенными. Когда они останавливались, чтобы потрепать по шее скакунов, я слышала обрывки разговоров: "Я только что из Кворна. Жуткое место". – "Там и правда сложно. Мы только и делали, что по кустам лазили"».
Разумеется, такое отношение шло вразрез с идеями живших в городе реформаторов, поэтому запрет на лисью охоту спровоцировал настоящую войну за культурные ценности.
Блэр не мог просто отменить его: лейбористы активно боролись против классового неравенства и за защиту животных. Утверждение запрета стало костью, которую он бросил доставлявшему вечное беспокойство левому крылу, и по мере того, как нарастали волнения, ему пришлось защищать принятые им решения и по более важным вопросам, например о войне в Ираке. Многие из тех, кто выступал против запрета, винили во всем Шери Блэр, которая всегда придерживалась более левых, чем ее муж, взглядов. В сентябре 2004 года несколько сотен активистов, требовавших разрешить лисью охоту, перекрыли дорогу гостям, ехавшим в Чекерс, загородный дом премьер-министра, на прием по случаю пятидесятилетия Шери. Один из протестующих был голым, если не считать маску Тони Блэра и стратегически расположенный плакат. «Что бы они там ни думали, меня, честно говоря, никогда особенно не интересовал этот запрет, – рассказала мне миссис Блэр в 2020 году. – Пусть хоть целую стаю лис истребят! Мне вообще животные не нравятся».
Тони Блэр в мемуарах называл Акт об охоте, который был все же принят в 2004 году, «одной из тех мер внутренней политики», о которых он жалеет, признавая, что «ничего не знал об этом спорте», когда «принял опрометчивое решение» утвердить запрет. По словам бывшего премьер-министра, чем больше он узнавал об охоте, тем настойчивее пытался избежать запрета. «Принц Чарльз действительно хорошо знал порядки фермерского сообщества и считал, что мы их не понимаем, – в этом была доля правды», – писал Блэр.
II
По иронии судьбы именно этот запрет – проблема, во взгляде на которую сходились и Чарльз, и Камилла, и вся королевская семья, включая Уильяма и Гарри, участвовавших в охоте Бофорт-Хант, – стал причиной редкого случая размолвки пары, обычно пребывавшей в исключительной гармонии.
Камилла очень хотела присоединиться к отцу, который заведовал псарней, сестре и друзьям на марше Сельского союза за свободу и процветание (Countryside Alliance's Liberty and Livelihood March). Марш должен был пройти в центре Лондона в сентябре 2002 года. Чарльз был категорически против: он считал, что это будет воспринято как «прямой и неприемлемый выпад против правительства Тони Блэра». Камилла сопротивлялась. «Ему пришлось проявить твердость», – рассказывал The Times один из друзей пары.
И Камилла сдалась, в знак протеста приклеив на машину наклейку с эмблемой Сельского союза. Однако когда оказалось, что марш перерос в грандиозный народный бунт – люди стекались в столицу изо всех графств, выражая негодование по поводу утверждения запрета, и в итоге на улицу вышло 400 000 человек, – ее недовольство усилилось. Камилла с радостью оказалась бы в этой толпе: все равно что снова станцевать на «Балу десятилетий» – только в резиновых сапогах.
Эта ситуация только подчеркнула шаткость положения Камиллы, которое стало для нее невыносимым. В том, что они с Чарльзом не женаты, она долгое время видела положительные стороны. Ей не нравилось летать то туда, то сюда, выступать с речами, наряжаться и привлекать внимание прессы. И уж конечно, у нее никогда не было ежедневника, заполненного делами, которыми ей не хотелось заниматься, – а между тем именно он определяет стиль жизни члена королевской семьи.
Камилле от природы легко давалось то, чего от нее ожидали: она умела поддержать беззаботный разговор и очаровать высокопоставленных гостей и спонсоров, разбиралась в королевском дворе и его порядках; но постепенно ее начало возмущать ограничение свобод, к которому, однако, не прилагались преимущества, положенные официальной спутнице принца. Десятилетиями она управляла собственным домом, пока муж-военный служил за границей или в Лондоне, и, говорят, роль вечной гостьи в многочисленных роскошных резиденциях Чарльза, где кругом с мрачным видом сновал вечно подслушивавший персонал, начала ее угнетать.
Она лишена была даже радостей хозяйки поместья – украсить замок по своему вкусу ей не давали принц и Майкл Фосетт, законодатели моды, следившие за любым дизайнерским решением. С точки зрения Камиллы, Хайгроув был раздражающе идеален. «Он слишком маленький, и все в нем дышит Чарльзом, – говорила она друзьям. – Мне ничего нельзя трогать». Дадли Поплак, дизайнер, создавший для Чарльза и Дианы в комнатах Кенсингтонского дворца и Хайгроува легкие и воздушные интерьеры с удачными цветовыми схемами, получил возможность пройтись по коридорам Хайгроува после развода принца. Он сразу же отметил, как быстро вкус Чарльза сместился в сторону того, что тот привык видеть с детства. «Теперь это комната пожилого человека, – сказал Поплак, изучая новые темно-красные шторы и покрытый гобеленовой тканью диван. – Принц возвращается во чрево. Здесь все напоминает Сандрингем». Биркхолл и замок Мэй, которые теперь также принадлежали Чарльзу, оставались святилищами королевы-матери. Камилла особенно ненавидела тяжелые, изъеденные молью клетчатые занавеси в Биркхолле, которые Чарльз отказывался менять, поскольку они нравились его бабушке.
Распорядок дня у принца был жесткий. Он никогда не обедал, а на завтрак ему всегда подавали злаковую смесь и очищенные от кожуры фрукты. Камилла же никогда не отличалась пунктуальностью. Несмотря на это, Чарльз всегда ждал, что она будет готова к встречам тогда же, когда и он. Если Камилла спрашивала, куда они идут, он резко отвечал: «Ты что, не читала инструктаж?» После того, как Фирма приняла ее, отказаться от по-военному быстрых темпов жизни и перелетов (часто на вертолетах, которые Камилла не выносила) было уже нельзя.
В прессу то и дело попадали выставлявшие ее в дурном свете истории о том, как у нее обстоят дела, и Камилла начала терять доверие к людям. Она презирала полицейских и сотрудников охраны, которые не были ее друзьями и часто за глаза обсуждали неухоженный вид спутницы принца. «Камилла нервозна, ей недостает выдержки; она ни дня не работала и боится показываться на публике», – писал в апреле 2005 года Марк Болланд для The Times.
Один из ее друзей того времени сказал мне, что она начала сочувствовать Диане и понимать, отчего та была вечно недовольна.
Когда в 2002 году Королева отправила сэра Майкла Пита разбираться с хаосом, в который превратился домашний уклад Чарльза, тот составил докладную записку, нацеленную на то, чтобы помешать Камилле занять более высокое положение, несмотря на положительные подвижки, замеченные на Золотом юбилее.
«Согласно его инструкциям, следовало прекратить отношения миссис Паркер-Боулз и Чарльза, поскольку они выбивали того из колеи и отвлекали от работы, – сообщала журналистка Пенни Джуниор, хорошо осведомленная о происходящем. – Именно в таком свете представлялось происходящее тем сотрудникам Сент-Джеймсского дворца, которые работали с Питом в первые месяцы… Это была в лучшем случае неловкая ситуация для человека, которому суждено рано или поздно возглавить Церковь Англии. Она должна была
