Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
– Очень мило, – ответил Беннетт и улыбнулся своей фирменной улыбкой.
Он признался, что в 70‑е был завзятым игроком на бегах, когда жил в Лос-Анджелесе, и к случаю вспомнил день, когда пошел на скачки по приглашению актера Кэри Гранта.
– Дамы в ложах падали в обморок, когда он проходил мимо. Еще бы, сам Кэри Грант! Я спросил: «Вы здесь часто бываете?» – «Да, – ответил он, – это мой ипподром».
– Его ипподром? – хрипло ахнул Сегрето.
– Его ипподром, – подтвердил Беннетт.
– Наверняка выстроен на деньги Фреда Астера, – сказал Сегрето, – он на ставках собаку съел. Никто не ставил на скачках больше, чем два твоих друга – Микки Руни и Фред Астер[52], так ведь?
– Не знал этого, – сказал Беннетт.
– Фред Астер все время торчал на ипподроме, – продолжал Сегрето.
Потом он еще упомянул имя женщины, с которой связался Астер, и Беннетт тоже был с ней знаком. Беннетт подумал немного и негромко сказал:
– Намучился он с ней.
– Ну конечно, намучился, – с видом знатока подтвердил Сегрето. – Но скачки он страстно любил.
Ли Мюзикер подошел к Беннетту и спросил:
– Не хочешь распеться перед ее приездом?
– Давай, – сказал Тони.
Кивнув Сьюзен и друзьям, он вернулся в студию, где занял то же место на белом помосте. Мюзикер заиграл на рояле, а Беннетт с микрофоном в руке запел не в полный голос первые строчки грядущего дуэта.
She gets too hungry for dinner at eight,
Loves the theater but she never comes late[53].
На пюпитре перед ним, на случай если забудет слова, стояло три листа бумаги – на них крупным шрифтом с тройными интервалами напечатан текст песни – примерно сорок строчек, которые он должен пропеть по очереди с Леди Гагой: ее слова красным, его – черным.
ГАГА: I never bother with people I hate…
БЕННЕТТ: Doesn’t dig crap games with barons and earls…
ГАГА: I won’t go to Harlem in ermine and pearls
I won’t dish the dirt with the rest of those girls[54]…
Не успел он спеть дважды второй куплет, как его отвлек гомон вновь прибывших людей – они высыпали из грузового лифта и направились через холл к аппаратной, и во главе их шла Леди Гага, стройная молодая женщина с короткими волосами цвета морской волны. Она была в темных очках и в длинном черном кружевном платье, полностью просвечивающим, поверх него – черная кожаная мотоциклетная куртка, распахнутая, с заклепками на лацканах. Увидев Беннетта, она радостно бросилась навстречу, серебряная пряжка ремня лупила ее по бедру на бегу.
– Привет, Тони! – воскликнула она, раскинув руки.
– Как я рад! – заулыбался певец и спустился с помоста, чтобы обнять ее. Леди Гага сняла очки – над глазами красовались две тонкие саблевидные линии подводки, уходившие к вискам, формой напоминавшие анчоусы. Мюзикер поднялся с табурета перед роялем, чтобы пожать ей руку. Дэй и Дэнни уже спешили вниз из аппаратной: им не терпелось обговорить процедуру записи. Леди Гага стала снимать куртку, Беннет попытался помочь ей, но она добродушно отказалась.
– Нет-нет, не надо. Не утруждайся, – она швырнула куртку в воздух, и какой-то парень поспешно вбежал в студию, чтоб утащить ценный атрибут в ее гримерную.
Несколько секунд Леди Гага молча стояла перед роялем и оглядывала всю студию – высотой метров десять от пола до потолка – потягивая за пояс кружевного платья, про которое упомянула, что оно от Тома Форда. Платье было такое длинное, что волочилось по полу и закручивалось волной вокруг щиколоток. Туфли под платьем было не разглядеть, а на теле сквозь кружево проглядывало нечто вроде черного бикини.
– Тебе очень идет, – изрек наконец Беннетт. – Волшебно.
– Да, я решила, что для Тони можно немного и закрутить.
Беннетт с удовольствием принялся ей рассказывать:
– Представь, мы с женой делали упражнения и смотрели в окно на синагогу напротив. К ней подъехал грузовик, рабочие стали сооружать строительные леса. И я вдруг заметил, что на грузовике громадными буквами написано «ГАГА»!
– Ясно мне, как вы упражнялись! – засмеялась она.
Дэнни Беннетт подошел и представился, потом указал на брата.
– Очень приятно, вау, привет! – начала Леди Гага. Дальше последовали вопросы: «Мы будем петь в один микрофон?». Нет, у каждого свой. «Надо ли надевать наушники?». Дэй объяснил, что отец предпочитает петь без наушников, тогда она повернулась к Беннетту:
– Как я люблю тебя за это!
– В таком шикарном платье… – отозвался он.
– Спасибо. Специально для тебя надела. Всё, с головы до ног, чтоб угодить Тони.
– Прекрасно, – кивнул он, и его бронзовое лицо осветилось всегдашней улыбкой.
Потом она спросила Дэнни Беннетта, ограничено ли время на репетиции до записи.
– Репетируйте, сколько вам надо, хоть до ночи, – ответил Дэнни. – У нас все очень гибко.
– Отлично, – одобрила она. – Спасибо. – И громко объявила: – Тест! – после чего без аккомпанемента пропела: «That’s why this chick is a tramp[55]».
Беннетт рассмеялся.
Тогда она поправилась:
– «That’s why the lady is a tramp[56]», – пропела она, растянув последнее слово.
Она забавлялась, чуть сдабривая музыку Роджерса и Харта южным рэднековским акцентом и чем-то из мюзикла «Парни и куколки». Слова «I never bother with people I hate» – она спела как: «Eye-ha never bother with people I hay-yate».
Беннетт вступил:
– «Doesn’t dig crap games, with barons and earls».
Потом, в строке «I won’t go to Harlem in ermine and pearls» – она пропела слова как «oimens» и «poils».
– Ой, – сказала она, – я так волнуюсь!
– Нет, все отлично, – успокоил ее он.
– Если лажанусь, ты скажи, что так и было задумано.
– Договорились.
Потом, когда они отсмеялись над всем текстом песни, она вдруг повернулась к нему и спросила:
– Это всегда так с девицами?
Он недоуменно посмотрел на нее.
– Они всегда при тебе так выпадают в осадок?
Беннетт так и не нашелся, что ответить, и Леди Гага продолжила:
– Тоже вечно потеют, краснеют и трясутся?
К их смеху присоединились и Сьюзен, и другие в аппаратной, куда теперь набилась и свита Леди Гаги, и ее репетитор по вокалу – 66-летний седой мужчина в очках по имени Дон Лоуренс. Впервые он услышал ее пение, когда ей было тринадцать, кроме нее он работал с Миком Джаггером, Кристиной Агилерой, Уитни Хьюстон, Боно и Джоном Бон Джови.
Дэнни Беннетт, сидевший рядом с Лоуренсом, вернулся в студию с газетной вырезкой из йонкерской Record от 26 августа 1951
