Ближний бой. ЦРУ против СССР - Киркпатрик Лаймен
Однако Даллес твердо решил не дать возможности сенатору Маккарти использовать ЦРУ в целях саморекламы. Воспользовавшись случаем, когда на одном собрании присутствовало около 600 сотрудников Управления, он заявил, что уволит любого, кто пойдет к Маккарти без его личного на то разрешения. Более того, он попросил присутствующих передать сказанное своим сослуживцам. Это был смелый шаг, так как до слуха сенатора, не питавшего никакого почтения к званиям и рангам, почти наверняка должны были дойти слова Даллеса. Маккарти продолжал рычать и лязгать зубами, кидаясь на ЦРУ и его работников, но сделать он ничего уже больше не мог.
Во время выборов в конгресс в 1954 году республиканцы утратили большинство в сенате, и Маккарти передал пост председателя подкомиссии по вопросам деятельности государственного аппарата сенатору Джону Макклеллану из Арканзаса. Сразу же после открытия сессии вновь избранного конгресса в январе 1955 года Даллес направил Макклеллану просьбу обратить внимание на переписку директора ЦРУ с его, сенатора, предшественником и попросил рассмотреть материалы о ЦРУ, которыми пользовался Маккарти, и в случае, если они заслуживали разбирательства, передать их либо в ЦРУ, либо в ФБР. Через несколько месяцев от Макклеллана пришло письмо с извинениями. Он писал, что долго разыскивал материалы и только что обнаружил их в личном секретариате своего предшественника. Он обещал рассмотреть их и, если материалы заслуживают разбирательства, сообщить об этом. Больше мы ничего по этому вопросу не слышали.
Потребовалось почти два года, чтобы наладить в конце концов работу аппарата генерального инспектора. Нам все время не давали проводить инспектирование в сфере оперативной службы. Только благодаря проявленному нами упорству эта сфера была открыта для нас, и мы смогли организовать регулярную и систематическую проверку всех звеньев Управления.
По-видимому, не все наши инспекторские поездки были организованы одинаково хорошо. За все время пребывания на посту генерального инспектора я отказался санкционировать два доклада по итогам инспектирования, будучи уверен, что работа была проведена не на должном уровне и результаты проверки могут создать еще больше путаницы и трудностей. Были, насколько я помню, еще два доклада, которые было бы лучше не выпускать, но в целом я с большим удовлетворением оглядываюсь на всю проделанную в этот период работу.
Многие из моих сотрудников часто ощущали разочарование в связи с тем, что, по их мнению, слишком мало внимания в подразделениях и отделах обращалось на рекомендации генерального инспектора. И тем не менее свыше 80 процентов наших рекомендаций было претворено в жизнь; часто сам факт проведения инспекции побуждал подразделения совершенствовать свои методы работы и перестраивать организацию. Мне представляется, что этот последний момент имел ничуть не меньшее значение, чем любой другой. Несомненен, однако, и тот факт, что некоторые наиболее важные рекомендации не были осуществлены, и как результат остались трудности, которые впоследствии весьма отрицательно сказались на деятельности Управления.
Деятельность аппарата генерального инспектора не сводилась целиком к инспектированию. Кроме этой работы, мы выполняли также некую смешанную функцию бюро жалоб и священника. До сведения всех сотрудников Управления было доведено, что, если они не в состоянии уладить те или иные вопросы с начальством, они могут прийти с ними к генеральному инспектору. Ежемесячно к нам приходило довольно много людей. Но многие жалобы, как нам удавалось установить, поступали от сотрудников, еще не пытавшихся разрешить свои вопросы с их непосредственным начальством. Им тут же предлагали решить свои вопросы с начальниками, а затем уже обращаться к нам.
Имелась и другая категория людей, которые просто нуждались в отеческом совете. Такие советы работники моего аппарата давали широко и разумно. Во многих случаях речь шла о сугубо кадровых вопросах, которые, безусловно, мог на месте решить соответствующий начальник, не желавший, однако, уделить достаточно внимания этой работе.
В других же случаях вопросы поистине относились к компетенции священника. Это были различные проявления человеческой трагедии, всевозможные несчастья, происходящие в любом большом обществе или организации. Я хорошо помню случай с одним молодым человеком. Он поступил на службу в управление исследований, а затем в процессе обучения узнал, что наша организация занимается в том числе такой деятельностью, какую он никак не мог воспринять из этических соображений. Он изложил свои взгляды начальнику, который, немало обеспокоившись, обратился ко мне и спросил, что делать. Я сказал, чтобы он прислал ко мне молодого человека, и у нас состоялся разговор, продолжавшийся несколько часов, в ходе которого мы обсудили моральные и этические стороны этого вида деятельности. Я указал ему, что некоторые виды деятельности ЦРУ абсолютно необходимы для безопасности Соединенных Штатов и что без них, по моему мнению, страна окажется перед угрозой серьезной опасности. Я напомнил ему, что, если бы мы жили в условиях открытого всемирного общества, не было бы реальной необходимости содержать органы разведки и что, очевидно, к такому положению должны стремиться все люди. До тех пор пока мы не достигнем подобной утопии, существование ЦРУ будет необходимо для национальной безопасности. Я подчеркнул в разговоре с ним, что все, что ЦРУ делает, оно делает по указанию Совета национальной безопасности и что комиссии конгресса информированы о работе ЦРУ.
Мой последний совет молодому человеку заключался в том, что, если он не может со спокойной совестью работать в организации, делающей то, с чем он не согласен, ему следует переменить профессию. Он так и поступил. Он ушел из Управления и занялся другой работой, что, по моему мнению, было разумно. Однако свою позицию этот человек счел необходимым обосновать в газете. Шеф вашингтонского бюро этой газеты связался с полковником Стенли Гроганом, который в то время осуществлял связь между ЦРУ и прессой. Гроган в свою очередь обратился ко мне, чтобы выяснить подробности этой истории, и предложил пригласить ко мне газетчика. Я рассказал представителю газеты все факты по этому делу и кратко повторил то, что говорил молодому человеку. Этот материал в газете не был помещен.
Не раз бывали и дела посложнее. Некоторые люди не выдерживали напряжения, связанного с режимом секретности в работе Управления; это напряжение оказывалось чересчур сильным и вызывало психические расстройства. На этот случай Управление постоянно держало в штате хороших психиатров, регулярно проверявших эмоциональную устойчивость сотрудников, а также лиц, желающих поступить в Управление. Однако эта работа одним медикам была не по силам.
Поэтому мы настойчиво обращали внимание начальников на важность каждодневной проверки состояния их сотрудников и своевременного предупреждения соответствующих подразделений Управления в тех случаях, когда заметят, что кто-то из их сотрудников переживает трудности.
Однажды мне позвонил начальник одного из управлений и спросил, не может ли он немедленно встретиться со мной, чтобы обсудить вопрос о подозрительном поведении одного из его сотрудников. Человек этот служил в управлении исследований, и, если не считать, что информация, которую он иногда обрабатывал, содержала секретные сведения, ничего другого зловещего в его работе не было. Оказалось, однако, что его все время угнетала мысль о том, будто в отношении представляемых им материалов проявляется дискриминация. На этой почве он стал обвинять не только шефов, но и своих сослуживцев в принадлежности к коммунистам. Положение непрерывно ухудшалось и вскоре стало отражаться даже на его семейной жизни. В тот день утром жена этого человека позвонила его начальнику и рассказала, что ее муж носит при себе пистолет и сразу же по приходе домой требует, чтобы зашторили окна, так как, по его утверждениям, за ним следят коммунистические агенты.
Мы тут же связались с медицинской службой и службой безопасности, затем разыскали этого человека и попросили его зайти ко мне. При нем действительно был пистолет, и он был серьезно болен. Нам удалось убедить его отдать пистолет. С помощью его жены и отца он был госпитализирован. Болезнь его зашла настолько далеко, что до того как его поместили в госпиталь, он успел обвинить меня, моих сотрудников, медицинскую службу и службу безопасности в том, что все мы — коммунисты.
