Три эссе. Об усталости. О джукбоксе. Об удачном дне - Петер Хандке
И тут наконец, вопреки всякому порядку и не дожидаясь подходящего момента, в наш рассказ об удачном дне вмешался, смутно, едва различимо, запинаясь-заикаясь, третий голос, повествующий, идущий словно снизу, из гущи кустарника, издали: — Наконец? Или к сожалению? В ущерб себе?
К счастью или к несчастью, но «сожаление» здесь, во всяком случае пока, уместно; в дальнейшем придется снова прибегнуть к ухищрениям. Рассказывает ли песня Ван Моррисона об удачном или о счастливом дне? Налицо явные признаки удачного дня: день был опасным, полным помех, препятствий, ловушек, сбоев, тряски, словно дни, что пережил некогда Одиссей по дороге домой, — завершая рассказ о таких днях, всякий раз понимаешь, что за ними следует вечер, увенчанный обильной трапезой и возлияниями, «божественное» восхождение на ложе с женой, торжество. Только опасности сегодняшнего дня вовсе не камни из пращи великана и прочие известные вещи — опасен сам день. Хотя, вероятно, так было всегда, особенно в те эпохи и на тех территориях, которые война и прочие бедствия, казалось, обошли стороной (как много дневников того или иного «золотого века» начинаются с описания утренних планов, а заканчиваются, как правило, их крушением к вечеру) — но бывал ли когда-нибудь такой самоценный и готовый сказаться день — не мой, твой или наш — прежде? И не может ли статься, что его проблема в будущем, куда более золотом, веке будет все актуальнее и актуальнее? Не стали ли «требования дня» (а не связанные с ним обязанности, битвы, игры), дня как такового, дня как данности, дня, каждое мгновение которого предлагает ухватиться за себя как за возможность, не стали ли они — по крайней мере для нашего брата, здесь и сейчас, в наших более-менее мирных широтах — вызовом, потенциальным другом, потенциальным врагом, азартной игрой? И выстоять, победить, принести пользу в таком приключении, или дуэли, или просто соотнесении себя с масштабами дня, очевидно, никакая третья сила не поможет, ни работа, ни развлечения, ни тряска в машине Ван Моррисона; даже предприятие вроде «небольшого путешествия» кажется несовместимым с удачно сложившимся днем — будто это дело, которое лучше всего сделать (взять на дом, завершить) на месте, лежа, сидя, стоя и разве что изредка делая несколько шагов вперед или назад, праздно, просто смотря, или слушая, или, может быть, и вовсе только дыша, причем абсолютно непроизвольно — без участия воли, как и при каждом следующем жизненном шаге в подобный день, — так, будто абсолютная непроизвольность и есть нечто решающее для его успеха. Не зарождается ли таким образом и танец?
А теперь набросаем две совершенно разные версии приключившегося за день. В одной человеку, например, удается, повзрослев, покончить со снами, которые ложатся отвлекающим бременем, и взять с собой лишь те, что замедляли бы течение дня, выдерживали бы вес мировых событий; в утреннем воздухе срастаются континенты: с первыми каплями дождя ветерок шелестит в листве кустарника на Огненной Земле; странный послеполуденный свет, миг за мигом расколдовываемый осознанием симулирующей саму себя фата-морганы; впоследствии за удачу сойдет даже то, что спускается вечер и глаза созерцают сумеречный свет, и по завершении дня, хотя ничего не произошло, можно бесконечно рассказывать о нем. Ах, мгновение, в котором не осталось ничего и никого, кроме облаченного в синий фартук старика в палисаднике! А что же другая, противоположная версия? Она будет совсем короткой: парализованный предрассветными сумерками, комок несчастья, чей корабль под названием «Дневное приключение» опрокинулся в момент выхода в море, попадает в воды утра; он не приходит в себя даже в полуденном покое и лежит в глухой ночи, оказавшись ровно на том месте, с которого «в божественную рань» наш герой должен был отправиться в путь, — и нет даже слов и образов, чтобы передать бездарность прожитого им дня, разве что выветрившиеся и избитые аллегории вроде этих.
Значит, по-твоему, день удался, если удачно каждое его мгновение, от пробуждения до отхода ко сну, а точнее, если он воплощает успешно пройденное испытание (опасность). Но не поразительно ли, что большинству (и твое представление, явно отличающееся от обыденного, отдает произволом) достаточно одного-единственного момента, чтобы день стал удачным? «Когда я стоял в предрассветных сумерках у окна, мимо пролетела птаха и пропела словно для меня одного — вот это и был удачный день» (рассказчик А). «День стал удачным в тот момент, когда через твой голос по телефону — хотя ты всего лишь хотел продолжить читать книгу — мне передалась твоя жажда странствий» (рассказчик Б). «Чтобы день удался, особый момент не нужен — мне довольно при пробуждении просто дыхания, вдоха, un souffle» (третий рассказчик). Не удивительно ли, что в целом удачный день, кажется, предопределен еще до того, как начался?
Мы не хотим, по крайней мере здесь, признавать удачным днем отдельное мгновение, пусть и самое большое! (Только весь день целиком.) Но, похоже, упомянутые моменты, особенно первые мгновения после пробуждения на рассвете, в ясном сознании, должны дать импульс, разгон линии красоты и грации. От этой первой точки начала дня нужно дальше точка за точкой продолжать движение, по высокой дуге. Вслушиваясь в звуки, я улавливаю тональность предстоящего дня. Звук не обязательно должен быть стройным, это может быть что угодно, даже всего-навсего шорох, главное — полностью обратиться в слух. Не было ли
