Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи - Тина Браун
Печальная правда такова: отношение принца Уэльского к материальным ценностям совершенно не нравилось Королеве. «Чарльз отчаянно ищет одобрения матери, но знает, что никогда его не получит, – сказал мне один из постоянных гостей Хайгроува. – Для нее нет людей хуже: он требует слишком много внимания, слишком раним, слишком эмоционален, слишком сложен, слишком зациклен на себе. Она таких не выносит. Искусство, благотворительные фонды – все это должно быть обусловлено чувством долга».
Одержимость Чарльза Камиллой была, конечно, главной проблемой. Королева отнеслась к ее решению так же, как относилась к решению практически всех эмоциональных проблем: проигнорировала. И до свадьбы Чарльза, и в период его брака с Дианой личные секретари Елизаветы – их на посту сменилось трое – настаивали: она должна потребовать прекратить встречи с Камиллой. Принц Уэльский в достаточной мере боялся Королеву и не смог бы пропустить приказ мимо ушей. И все же она сдерживалась. Трудно сказать, руководило ли ею первобытное нежелание вставать между мужчиной и объектом его страсти или вполне разумное подозрение, что, оказавшись перед необходимостью выбирать, принц Чарльз поступит так же, как до него Эдуард VIII: предпочтет любимую престолу.
Филиппу же не нравился хаос во всех его проявлениях, и после гибели Дианы он хотел одного: чтобы Чарльз со всем разобрался. Он не столько возражал против любовницы сына, сколько возмущался его излишней эмоциональностью. Противостояние «сопливого» романтизма Чарльза и педантичного и прагматичного подхода Филиппа к личной жизни всегда порождало между ними конфликт. Сэр Робин Джанврин, новый личный секретарь Елизаветы, к 2000 году понял: избавиться от Камиллы не удастся, и Королеве давно пора наладить отношения с наследником трона. В эту долгую игру включился даже архиепископ Кентерберийский, что оказалось важно для Елизаветы. Желая избежать внимания прессы, архиепископ назначил Камилле несколько встреч в доме своего сына в Ист-Пекхэме и провел с ней несколько бесед, целью которых было более пристальное знакомство. Этим он привел миссис Паркер-Боулз в совершенно неуместный восторг.
Джанврин подлил масла на ржавые шестерни отношений Чарльза и Королевы, уговорив последнюю посетить устроенный принцем Уэльским в Хайгроуве 3 июня 2000 года неофициальный обед по случаю шестидесятилетия Константина II, в прошлом короля Греции. Простоватый и приятный в общении Тино (как называл его Чарльз) приходился кузеном принцу Филиппу и был крестным отцом принца Уильяма. После переворота, организованного жаждущей мести военизированной хунтой в 1967 году, он отправился в изгнание, а в 1973-м монархия в Греции была упразднена. Тино мог похвастаться огромным количеством родственников среди членов королевских семей Европы, поэтому оставался полезным человеком, стоило возникнуть необходимости наладить отношения или подружиться с кем-то. Именно он – очаровательный молодой человек – выиграл для Греции первую с 1912 года олимпийскую медаль (в парусном спорте). После изгнания Константин вместе с женой Анной-Марией Датской перебрался в Лондон, где и прожил сорок шесть лет в Хэмпстед-Гарден. В конце концов в 2013-м греческое правительство разрешило ему вернуться в страну в качестве обычного гражданина. В 1990-х годах принцесса Диана часто отвозила мальчиков к Константину и Анне-Марии: у тех было пятеро детей, отличных товарищей по играм. Вся королевская семья Британии обожала Тино. Разве можно придумать лучший повод, чтобы ввести в этот круг Камиллу, чем юбилей Константина?
Степень неприязни между Чарльзом и его матерью лучше всего показывает тот факт, что принц Уэльский узнал о ее согласии посетить праздничный обед от самого Тино и был откровенно потрясен. «Ты уверен?» – спросил он.
Впрочем, план по восстановлению отношений оказался успешен лишь отчасти. Королева прекрасно понимала, к чему все идет, поэтому отказалась быть официально представленной миссис Паркер-Боулз – поприветствовала ее, но не дала церемонии пойти дальше – и настаивала, чтобы они сидели далеко друг от друга. Это требование чем-то напоминало условности театра кабуки, поскольку Елизавета больше двух десятков лет знала Камиллу как жену Эндрю Паркера-Боулза. Болланд мог сколько угодно информировать прессу, что во дворце началась «перестройка», – Королева легко разрушила возникшие было в СМИ предположения. Спустя несколько недель, 21 июня 2000 года, она устроила в Виндзорском замке «Бал десятилетий» (Dance of the Decades): самое громкое королевское мероприятие со времен празднования их с Филиппом золотой свадьбы. На ужин в смокингах, на котором отмечали сотый день рождения королевы-матери, сороковой – принца Эндрю, семидесятый – принцессы Маргарет и пятидесятый – принцессы Анны, было приглашено 800 гостей.
Замок украсила огромная выставка любимых цветов королевы-матери. Принц Уэльский, облаченный в костюм для игры в поло, прибыл на кабриолете. Принц Уильям (ему в тот день исполнялось восемнадцать) присутствовать не смог, потому что готовился к экзаменам в Итоне. Королева была в отличной форме. Грэм Дэлби, который играл на том балу вместе со своей группой Grahamophones, так рассказывал об этом вечере:
«Я еще никогда не видел Королеву в настолько приподнятом настроении. Она очень мило улыбалась. На ней было бледно-голубое платье, в котором она выглядела шикарно. То и дело она ловила кого-нибудь за руку и вытаскивала на танцпол. Она и меня чуть не поймала, но только я успел подумать "Не трогайте меня, я не умею танцевать", как она схватила за руку моего соседа. Впрочем, он тоже не умел танцевать».
Принц Эндрю пригласил на праздник Гислейн Максвелл, давнюю подругу, дочь владельца газеты. Ее спутником был американский финансист Джеффри Эпштейн. Эти люди сыграют в судьбе принца значительную роль.
Неожиданной гостьей стала попавшая в немилость за несколько лет до того герцогиня Йоркская, допущенная ко двору после трех лет изгнания. С тех пор, как в 1992 году репортеры таблоидов раскопали фотографии, на которых она загорает топлес на южном побережье Франции, а Джон Брайан, бизнесмен из Техаса и ее «финансовый советник», посасывает пальцы на ее ногах, герцогиня, в девичестве Сара Фергюсон, была отлучена от участия в протокольных мероприятиях по настоянию принца Филиппа. Много говорили и о том, что для Камиллы также сделают исключение, но, похоже, позвать на один праздник сразу двух дам с сомнительной репутацией, состоящих в отношениях с ее сыновьями, Елизавета была не в силах. Несомненно, так же думала и королева-мать.
Камиллу и принца Уэльского отправили на второстепенный по важности вечер, состоявшийся накануне, – это был скучный ужин по случаю открытия филиала Фонда принца в Шордиче. Шею миссис Паркер-Боулз украшало бриллиантовое колье со змеей, отражавшее, вероятно, ее настроение. Пока множество коронованных особ и все друзья-аристократы Камиллы наслаждались полночным завтраком с шампанским, омлетом, сосисками, беконом, кровяной колбасой и кеджери в Виндзорском замке, танцевали под диско и слушали выступление трех групп, ей самой оставалось только скрипеть зубами, дожидаясь Чарльза в комнате Сент-Джеймсского дворца. В тот вечер королева-мать пожелала сидеть «с молодежью»: довольно разумно, учитывая, что ее друзья давно умерли. День она провела на скачках в Аскоте, улыбаясь из-под широких полей розовой шляпки, а вечером засиделась допоздна – как и обычно, впрочем, – оставшись с гостями даже после того, как ушла захворавшая принцесса Маргарет. В честь столетия королевы-матери одна из групп исполнила ее любимую песню военных лет: «Соловей пел на Беркли-сквер» (A Nightingale Sang in Berkeley Square).
Чарльз, разумеется, тоже поднял тост за бабушку, но уехал довольно рано, спеша встретиться с оставшейся не у дел Камиллой. Позже он взял ее в круиз вдоль южного побережья Франции, в который отправился на подаренной иракским спонсором яхте. Это вызвало у его родителей определенное беспокойство. Филипп, всегда придерживавшийся позиции нативизма, пренебрежительно относился к «заморским прихвостням» сына, причем неважно, шла речь о благотворительности или нет. Королеву особенно раздражало, что принц Уэльский искал новых
