Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи - Тина Браун
В основном забота о юбилее легла на плечи Филиппа. Именно он встречался с комитетом по организации праздника для обсуждения планов. Елизавета всегда передавала мужу задачи, которые ее не интересовали и требовали присущего ему внимания к деталям. Как правило, это касалось публичных мероприятий. Филипп, как и обычно, резко реагировал на все предложения, не прощая непродуманных нюансов. Потом говорил, что на выходных обсудит все с Королевой, а на следующей неделе оказывалось, что она согласна со всеми его доводами.
Впрочем, позировать Люсьену Фрейду для портрета, который публика должна была увидеть незадолго до юбилея, Елизавета, вероятно, решила сама. Идею и пример ей подал Роберт Феллоуз. Выбор художника не кажется слишком примечательным – положение Фрейда на олимпе британского искусства говорит само за себя, – однако в кулуарах все же обсуждали, не слишком ли это решение рискованно, ведь прославился он в первую очередь детальным изображением мясистых обнаженных тел. Обычно Фрейд требовал, чтобы модели сами приезжали к нему в студию, но для Королевы сделал исключение. В мае 2000 года он прибыл в портретную студию Фрайари-Корт в Сент-Джеймсском дворце. Работа была закончена в декабре 2001 года, после пятнадцати сессий. По слухам, художник и его модель «прекрасно проводили время», обсуждая лошадей и скачки.
Портрет получился безжалостным, как и прочие работы Фрейда: мрачный, гротескный, впечатляющий. В стиснутых губах Королевы читается решительность, ее голову венчает тяжелая корона. Кто-то из критиков написал, мол, за такое убожество Елизавете следовало бы отправить художника в тюрьму. Неоднократно цитировали и слова редактора The British Art Journal: «На портрете Королева выглядит как одна из своих корги – причем корги, которая перенесла инсульт». Однако, в отличие от Уинстона Черчилля, который, увидев себя на полотне Грэма Сазерленда в 1954 году, пришел в ярость, Елизавета продемонстрировала, насколько ей не присуще тщеславие. «Очень любопытно», – афористично заметила она. Возможно, сыграл роль и небольшой размер портрета: 15 × 23 см. В 2017 году, понимая важность этой работы в наследии художника, Елизавета позволила выставить ее в Королевской галерее Букингемского дворца. Джайлз Брандрет отметил, как спустя несколько лет Королева быстро вышла из кадра, когда фотограф попытался запечатлеть ее на выставке Фрейда перед картиной разметавшегося обнаженного мужчины, выставившего напоказ мошонку. «Но ведь Люсьен Фрейд писал и вас, мэм?» – спросил кто-то из организаторов. «Да, но не так», – негромко ответила Королева с улыбкой.
Подготовка к юбилею продолжалась, а Ее величество занимали дела более сложные. Ее отношения с наследником престола никогда еще не были настолько напряженными. Мать и сын почти не разговаривали – разве что через посредников. Приглашение на пятидесятилетие Чарльза, которое отмечали в Хайгроуве спустя два года после юбилея Камиллы, пришло не напрямую от него, а было передано другом и соседом принца, графом Шелберном. Узнав, что на празднике будет Камилла, Королева (как и остальные ее дети) отказалась прийти. За прошедшие годы ни она сама, ни королева-мать ни разу не сочли для себя возможным даже находиться с миссис Паркер-Боулз в одной комнате. Камиллу не пригласили на устроенное Букингемским дворцом празднование пятидесятилетия Чарльза. Королева не раз обсуждала это решение с Робертом Феллоузом, и в итоге они сошлись во мнении, что приглашение во дворец станет и приглашением войти в королевскую семью, а это вызовет в средствах массовой информации всплеск небывалой ярости.
Несмотря на это, Марк Болланд медленно и уверенно восстанавливал репутацию Камиллы, и плоды его трудов становились все заметнее. Ей стало проще приходить на вечеринки, которые принц Уэльский по выходным устраивал в Сандрингеме. Она смогла даже поехать с Чарльзом в недельный круиз по Эгейскому морю. А незадолго до шестнадцатилетия принца Уильяма в июне 1998 года Камилла «случайно столкнулась» с ним в Сент-Джеймсском дворце. К раздражению юного принца, информация об этом просочилась в прессу. Камилла осталась там на ночь в тот день, когда Уильям вернулся из школы навестить отца и, как обычно, сразу же направился в личные комнаты на верхнем этаже Йорк-хауса. Принц Уэльский быстро взял ситуацию в свои руки и устроил миссис Паркер-Боулз и Уильяму получасовую встречу, первую в череде из нескольких осторожных совместных обедов и чаепитий. Поговаривали, что после этого сопротивление Уильяма стало чуть менее яростным. Растопить лед в общении с принцем Гарри оказалось сложнее. Один из слуг рассказывал мне, что Гарри в присутствии Камиллы упорно молчал и сверлил ее негодующим взглядом.
Когда стало ясно, что Королева непоколебима в отношении к Камилле, принц Уэльский и Болланд решили действовать через СМИ. Для этого идеально подошло пятидесятилетие сестры Камиллы, Аннабель, которое планировалось отмечать в отеле Ritz. Празднование должно было стать поворотным моментом в кампании, направленной на выход миссис Паркер-Боулз из тени. Из Сент-Джеймсского дворца сообщили, что прессе нужно поджидать Чарльза и Камиллу вскоре после полуночи, когда они будут не таясь вместе покидать вечеринку. За пару дней до праздника возле отеля появились стремянки, с которых открывался идеальный обзор. Когда пара вышла на улицу и направилась к машине, их ослепили вспышки двух сотен фотоаппаратов. «Больше их отношения нельзя считать секретом, это совершенно невозможно, – заявили в новостях BBC. – Мы получили снимки, которых люди так долго ждали, которые люди давно хотели увидеть». За первым выходом последовали другие встречи, запечатленные якобы случайно: совместные походы в театр, благодарственный визит в Шотландию к тем, кто поддержал благотворительный фонд, благотворительный ужин, для которого Камилла надела брошь с гербовыми перьями принца Уэльского, косвенно указывающую на ее близость с ним.
II
Королева прекрасно понимала: на нее давят. Конечно же, ей это не нравилось. Но корень ее проблем в отношениях с Чарльзом скрывался гораздо глубже. Куда сильнее, чем его связь с Камиллой, ее задело признание принца, сделанное в книге Димблби. Чарльз назвал мать эмоционально отстраненной, и это причиняло ей боль. В том числе и потому, что в заявлении была доля правды.
Государственные дела действительно часто мешали материнству после того, как Елизавета унаследовала трон в 1952 году, когда ей было двадцать пять лет. Однако случалось и так, что, имея возможность провести время с сыном, Королева предпочитала оказаться где-то еще. В те несколько счастливых месяцев, когда будущая королева была просто женой военно-морского офицера и они с Филиппом вместе жили на Мальте, она дважды уезжала на шесть недель (один раз поездка выпала на Рождество), оставляя годовалого Чарльза на попечение няни и королевы-матери. По окончании первого периода пребывания на Мальте (тогда была зачата принцесса Анна) Елизавета вместо того, чтобы отправиться в Сандрингем к сыну, предпочла на несколько дней задержаться в Лондоне, войти в курс всех накопившихся в Кларенс-хаусе дел и посетить скачки в Херст-парке, поскольку в них участвовала ее лошадь. Пропустила она и второе, и третье Рождество Чарльза – как и день рождения, когда ему исполнилось три года. Биографу Энтони Холдену принц Уэльский рассказывал о самом раннем воспоминании: детская коляска, «которая тянулась со всех сторон, такая большая, и ее высокие бортики отбрасывали внутрь тени». Идеальная метафора мрачного королевского величия. Часто Чарльз по несколько недель оставался в Холкем-холле, семейном поместье графа Лестера (его дочь Энн позднее стала леди Гленконнер). Принца Уэльского отправляли туда каждый раз, стоило наследнику подцепить какую-нибудь детскую болезнь вроде ветрянки: Королева никогда не ходила в школу, и иммунитета к подобным инфекциям у нее не было.
Для правившей страной молодой матери начала 1950-х годов о балансе между работой и жизнью и речи быть не могло. К тому же Елизавета часто использовала государственные заботы для ухода от некоторых тем, которые предпочитала игнорировать. В семье ее привычку избегать открытых споров называли «самообманом». Обычно Королева скрывалась от проблем за красным ящиком – точнее, стопкой алых кожаных папок, содержавших официальные донесения
