Камерные репортажи и житейские притчи - Ева Михайловна Меркачёва
— Ну вы, это, встречайте дорогого гостя! — прокричал охранник, спешно закрывая дверь камеры и проворачивая в замке ключ.
Мужчина со второго яруса сел на своей койке, свесил ноги.
— Чё делать будем? — спросил «железнозубый».
— Ничё! — ответил ему лысый. — Генерала не трогать. Но концерт исполним — и перед ним, и перед операми.
Спустя час дверь камеры вновь отворилась: на пороге был он. В домашнем спортивном костюме, с матрасом и большой сумкой с вещами (ворвавшиеся к нему в пять утра люди в масках и с автоматами проявили гуманность — дали собраться), он не был даже отдалённо похож на генерала. В глазах — вопрос, как у человека, который приходит в себя после кратковременной потери сознания: «Где я? Что я здесь делаю?» «Железнозубый» отметил это про себя, пробурчав чуть слышно: «Эк они тебя…»
Генерал видел в своей жизни многое. За плечами почти сорок лет службы, все «горячие» точки… Последние годы он руководил снабжением ряда подразделений, сидел в штабе Министерства обороны. Как и почему стал обвиняемым в уголовном деле о растрате и превышении должностных полномочий, мог только догадываться, и до последнего не верил, что арест возможен, не допускал самой мысли, что окажется в СИЗО [3].
Но вот он здесь.
Пока грузили в автозак, кто-то неведомый шепнул на ухо: «Мужик, мне тебя жалко, но ничего ты не докажешь. Ты лучше во всём признавайся, иначе они тебя посадят в камеру к уголовникам, а те будут хором и бить, и насиловать».
Он не признался. И вот теперь — в камере с уголовниками.
— Ого, какого нам фраера привели! Ну заходи, не робей.
Генерал сделал шаг вперёд. Два сотрудника захлопнули за спиной дверь.
— Сейчас ты нам тут спляшешь и споёшь. Это обязательно для новеньких. Начинай! — нарочито громко приказал лысый арестант.
Другой заключённый подошел сзади и легонько толкнул: «Давай-давай!»
Оперативник в глазок наблюдал за происходящим. Но в камере рядом стали стучать, он опустил «веко» глазка, сожалея, что не посмотрит песни-пляски, и пошёл разбираться.
— Мужик, ты не бойся, тебя никто не тронет, — тихо сказал генералу лысый. — Конторские просили оперативников СИЗО, чтобы тебя прессанули. Мы на них не работаем, мы сами по себе. Но будем делать вид, что тебя тут мучаем, а то нас… на этап нехороший поставят. Комедию, короче, будем ломать, типа наезжать на тебя. Ты уж не подведи, всерьёз всё не воспринимай. Показывай, что типа боишься, в полном подчинении. И это… не вздумай того (жестом показал, как шею обматывают веревкой). Во-первых, мы тебе не дадим. Во-вторых, жизнь, мужик, она сложная, но всё по силам даётся. Всё по силам.
— Всё по силам, — автоматически повторил генерал.
* * *
— Как тут у вас генерал? — поинтересовался тот же белобрысый оперативник.
— Вон унитаз драит, старается. Всё хорошо у него, гражданин начальник. Скажи же, а, генерал?
— Так точно, гражданин уголовник! Несу службу! Жалоб на условия содержания не имею! — отрапортовал генерал.
Генерал вытянулся в стойку, грязную тряпку положил себе на голову и поднёс к ней руку.
— Ну всё в порядке, значит, — улыбнулся белобрысый и закрыл дверь камеры.
— Ты молодец, такую сцену сыграл! Мы не ожидали, — подсели к генералу на кровать уголовники. — Теперь он доложит, что тебя тут довели до скотского состояния. А ты вообще сильный мужик!
— Давайте за стол, по чифирю. Генералу место уступите нормальное. За тебя, мужик! Пусть у тебя всё наладится!
На следующий день в СИЗО пришли правозащитники, имя генерала было в списке тех, кого они собирались навестить. Белобрысый оперативник с недовольным видом сопровождал гостей в камеру.
— Здравствуйте, господа заключённые. Как у вас дела? — спросили правозащитники.
— Как в тюрьме! — избитой фразой ответили уголовники, с интересом разглядывая новые лица.
— Есть ли больные? Кому нужна помощь?
— Мы самые здоровые! Условия отличные!
— Не похоже что-то… В камере сырость. А темно почему? Сколько лампочек не работает? А можно вас, да, вот вас, попросить выйти к нам из тёмного угла, — правозащитники показали на генерала. — Представьтесь, пожалуйста.
— Да он не может, наверное. Устал, парашу мыл зубной щёткой! — оскалился один из заключённых.
Генерал сделал несколько шагов и назвал своё имя.
— 159-я статья, «первоход»? А у вас, господа арестанты, какие статьи и какой по счёту раз за решёткой?
— 105-я, «убийство». Второй раз.
— 162-я, «разбой». Второй.
— 161-я, «грабеж». Четвёртый раз.
— 111-я, «причинение тяжких телесных». Второй.
— Ясно, достаточно, — прервали правозащитники. И, обращаясь к оперативнику, попросили, указав на генерала: — Выведите этого заключённого, мы хотим про здоровье спросить, а это лучше не при всех.
Белобрысый нехотя вывел генерала в маленький закуток на «продоле».
— Как вы? Они над вами издеваются?… — участливо поинтересовалась девушка-правозащитница.
Вместо ответа генерал зарыдал. Это были первые и настоящие, не наигранные, слёзы. Через них выходило всё, что копилось на сердце, начиная с ареста, а может, вообще все последние годы. Он никогда не позволял себе плакать, а тут перед совершенно незнакомыми людьми не мог и не хотел остановиться.
Девушка подошла ближе и взяла его за руку, стараясь успокоить:
— Всё будет хорошо, это всё временно.
— Да-да, я знаю.
— Мы поможем, мы не уйдём, пока вас не переведут в нормальную камеру. По закону запрещается содержать вместе впервые арестованных и «второходов».
Правозащитница серьёзно посмотрела на оперативника — тот слегка поёжился. Вдруг пожалел генерала, и себя почему-то жалко стало. Да так, что самому впору зарыдать.
…Генерала переводили в другую камеру.
— Ты помнишь? — спросил лысый, подав руку на прощание.
— Помню. Всё нам дается по силам. Спасибо вам всем.
Оперативникам СИЗО влетело за превышение должностных полномочий. Конторских, которые отдали распоряжение прессовать генерала, наказало за самодеятельность их же начальство. Генерала освободили через несколько месяцев. А ещё спустя год он, проезжая в машине, увидел стоявшего на остановке лысого. Притормозил.
— Помнишь меня?
— Как не помнить-то, товарищ генерал.
— А давай выпьем!
— Отчего ж не выпить с настоящим фраером? — улыбнулся лысый.
Они сели в ближайшем баре за столик и пили виски пополам с крепким чаем, чифирем, чем удивили бармена. А тот долго наблюдал за странной парочкой — хорошо одетым мужчиной и явно бывшим зэком (выдавали татуировки) в потёртой курточке. Что у них могло быть общего? И почему они сидели, как старые добрые друзья? И что имел в виду хорошо одетый мужчина, когда взял со стола тканевую салфетку и положил её себе на голову, приставив руку в приветствии? И почему эта выходка обоих так рассмешила?
Константин и Петрович
