Газета День Литературы - Газета День Литературы # 91 (2004 3)
За время непонятной болезни Крысин оброс серо-бурой щетиной, неухоженные волосы на голове торчали в разные стороны, со лба широким клином врезалась в остатки когда-то модной прически коническая лысина, одним словом, владелец этих немыслимых красот, присовокупляя мутные глаза и обвислые щеки, не мог взглянуть на свое отражение в зеркале без отвращения. А совсем недавно, кстати, он был полон сил и энергии, надежд на будущее и порой зело ретив с прекрасным полом.
Ни с того ни с сего ему вспомнился яркий солнечный день, когда он, студент престижного вуза, вывалился после успешно сданного экзамена на улицу вместе с коллегой-поэтом Гришей Адамовичем и тут же рядом с шашлычной, которую сегодня давно снесли, разбив сквер, встретил стайку девиц, среди которых узрел землячку, то ли Риту, то ли Римму, которая, как оказалось, также была на очередной сессии. До этого он, сталкиваясь с ней в родном городе, и не помышлял ни о каком флирте. Но сегодня солнце и успешная сдача, экзамена подстегнули Ванюшу, к тому же приглашение Адамовича в гости вечером подразумевало приход с дамой, которой у Ивана в столичном городе, как на грех, не было.
Точеная фигурка Риточки-Риммочки в светлом, почти прозрачном платьице выше колен, стройные ножки в туфлях на высоком каблуке; магия лебединых рук, сражающихся с ветром, который норовил поднять скромное одеяние и наподобие парашюта понести владелицу оного на край света; беломраморные щеки, сегодня, видимо, от весеннего солнца пылающие жарким румянцем; черные смеющиеся глаза; сочные клубничные губы; дивное-дивное лицо богини в обрамлении жгуче-антрацитовых волос, волнисто ниспадающих на плечи, всё это женское великолепие вогнало в Ивана заряд неукротимой радости и беспричинного веселья.
Потом была условленная встреча в метро, поездка к Григорию, свечи, сухое вино, чтение своих и чужих стихов и далеко за полночь разъединение попарно (у Гриши, естественно, была своя подруга) по разным комнатам. Неожиданно охотно до этого принимавшая знаки внимания Рита-Римма дала Ивану отпор. Впрочем, отпор не был основательным, с криком, царапаньем, каким-то холодным упрямством, которое не раз парализовало нашего героя в аналогичных ситуациях. Отпор, казалось, ослабевал под яростным мужским нажимом. Надо сказать, алкоголь в сочетании с никотином (а Иван Сергеевич до сих пор не курит, кроме компанейского баловства) приводил Крысина как бы в сомнамбулическое состояние, когда он продолжал действовать достаточно разумно, хотя и непредска- зуемо, совершенно не осознавая себя при этом и не помня потом о происшедшем в деталях.
Когда Ваня очнулся, было еще сумрачно. За окном брезжило, очевидно, скучное раннее утро. Вчерашняя прелестница Рита-Римма лежала рядом, неподвижная, холодная, безгласная, слава Богу, что не бездыханная. Взгляд её был направлен в потолок, в одну только ей известную точку. Она даже не накрылась одеялом. Платье и белье её были в беспорядке. Непонятно, сколько времени она могла провести в подобном состоянии. Видимо, три-четыре часа, пока удовлетворивший похоть мужчина варварски храпел рядом.
Иван обратился к ней с маловразумительной речью. Он тут же перепугался донельзя. Перед его мысленным взором пронеслись живописные картины возможного возмездия. Почти заискивая, он попытался расшевелить её прикосновениями, уговорами, хотя невольной наложнице было явно не до любви и ласки. Кое-как он заставил её подняться и одеться, вернее, привести одеяние хоть в какой-то терпимый вид. Дверь в соседнюю комнату была прикрыта; скорее всего, Адамович с подругой дрыхли еще без задних ног.
Каким-то наитием Иван и Рита-Римма отыскали обратный путь к метро. По дороге разговор не получался, только ближе к метро спутница стала вяло отвечать на вопросы и, наконец, разговорилась. Оказалось, у нее через месяц должна была быть свадьба. Вряд ли Рита-Римма была девственницей, хотя чем черт не шутит. И сегодня Крысину было не по себе от возвратившихся воспоминаний. А тогда Ивана просто охватил безотчетный панический ужас, он боялся не только возможных неприятностей вроде мордобития от ревнивого жениха, его вообще страшила возможная огласка, ему было мучительно неудобно перед истерзанной спутницей, мутило от самого себя, жалко-трусливого и все-таки способного во хмелю на насилие. Скорее всего, его просто донимало похмелье, которое он тогда редко испытывал по относительной младости лет, крепкой печени и нечастого злоупотребления С2Н5ОН.
В метро он простился с Ритой-Риммой и практически больше с ней никогда не разговаривал да и видывал не более двух-трех раз на протяжении ближайшего полугода. При каждом таком столкновении, неизбежном при встрече обмене взглядами, мраморная богиня обычно густо багровела, но оставалась такой же недвижной и безгласной, как и тогда, на кровати у Адамовича. А через полгода Иван навсегда переехал в столицу.
2.
Ощущение жалкого, замызганного, второсортного качества собственной жизни не оставляло его никогда. Вообще Крысину часто казалось, что не только судьба у него второсортная, но и сам он лакейской крови, несмотря на официальное дворянское происхождение: все ухватки у него лакейские, равно как и усы хохлацкой скобкой, и удлиненные бачки. Вылитый Смердяков по наружности, Смердяковченко. В юности, когда он подрабатывал санитаром на "Скорой помощи", он попал как-то по вызову в ночной барак, где в холодной комнате, на полу вповалку спали несколько пар, среди которых он узнал официанта из модного кафе "Космос", всегда вальяжно-медлительного, элегантно отглаженного на службе, а ночью же подшофе и неглиже выглядевшего как придавленная гусеница, как жалкий голый червяк, почти не шевелящийся на рыболовном крючке искусного рыболова-искусителя…
"Да, жалок человек и темны дела его, Господи", — подытожил Иван Сергеевич многомудрые свои раздумья. — "А все-таки экий шалун и хват был я в свое время. Впрочем, почему это был, у меня внутренней энергии и сейчас хоть отбавляй".
Действительно, в звёздную пору всенародной тяги к стихам и юный стихотворец Крысин сподобился некоторого признания и благодати восторженного общения с массовой аудиторией. Как-то судьба и желание подзаработать очередные семь рублей по линии бюро литературной пропаганды забросили его в очередной заводской Дворец культуры, где он вместе с двумя ныне покойными провинциальными витиями должен был услаждать слух тогдашних любителей отечественной словесности. Вечер вела высокая крутобедрая выпускница ленинградской высшей школы профсоюзов. Поэтическая троица традиционно выпила перед выступлением бутылку водки под пару карамелек. В то время Ивану подобной дозы было за глаза, и в непременном разговоре о бабах под распиваемую поллитру он, поддавшись на провокации коллег, брякнул, что легко уговорит пленительную администраторшу. Её мускулистый круп многократно мелькал перед распаленным водкой и солёным словом воображением каждого из литературной троицы. Меns sana in corpora sana1. Действительно, подойдя в перерыве к крутобедрой крашеной блондинке, он спьяну лихо пересказал ей условия своего пари, и услышал в ответ благосклонное сетование на то, что зря, мол, они не пригласили её на выпивку. Дело было слажено одним махом, и возбужденный Крысин едва дождался окончания вечера.
После выступления он вместе с белокурой сильфидой вожделенно забежал по пути в винный магазинчик, приобрел пару бутылок крепленого вина и почти сразу же, благополучно миновав престарелую вахтёршу заводского общежития, оказался в комнате, где и проживала выпускница высшей школы профсоюзов. Её товарки по комнате, простые труженицы, работали во вторую смену, и помех не предвиделось. После совместного распития одной из бутылок Иван приступил к решительному штурму и неожиданно получил отказ. У сильфиды оказались банальные месячные. Однако решительному визитёру показалось недостаточно одних полупьяных поцелуев и жарких объятий, и он завалил мощную деву на ближайшую койку. Конечно же, сопротивление было в большей степени кажущимся, и всё получилось о'кей.
Через день он встретился с "потерпевшей". Вернее на следующий день. В воскресенье. Они долго гуляли по огромному городу. Стояла бесснежная солнечная погода, и все-таки через час интенсивной прогулки, а больше стояния с обжиманием замерзли ноги, посинели и потекли носы, зазнобило руки. Иван попытался было читать стихи, но спутнице это было явно "до лампочки", разговор крутился вокруг мелких бытовых проблем, главная из которых была — где. Было явно чем, было — кого, но — катастрофически негде. Один из вечных русских вопросов. Спутница сказала, между прочим, что у нее есть любимый человек, с которым она давно и регулярно живет и за которого — надо же! — через месяц собирается замуж.
