Газета День Литературы - Газета День Литературы # 91 (2004 3)
Николай Переяслов ЖИЗНЬ ЖУРНАЛОВ
"ФОРУМ", 2003, № XXVIII-XIX
Юбилейный — вышедший в свою 10-летнюю годовщину — номер международного журнала "Форум" открывается великолепным стихотворением Игоря Ляпина "Такие суверенные". Я до сих пор не могу понять, на чем строится поэтика стихов этого автора — на первый взгляд, они напрочь лишены какой бы то ни было характерной для современной поэзии образности, а вот поди ж ты — берут за душу так, что затмевают собой все самые что ни на есть офигенные метафоры! Казалось бы, уж проще-то и написать невозможно, а читаешь — и строки являются будто не с листа, а из собственной души: "Большой отель, дорожка к озеру, / В шезлонгах нежатся тела. / Не то совет, не то симпозиум — / Сама Европа позвала. // Здесь шведский стол, манеры светские, / Здесь люди важности полны. / А мы — такие все советские, / Хотя и нет такой страны. // Её следы, как запорошены, / Ведут в неведомый туман. / Но журналист с Днепропетровщины, / Смотрю — какой он, к черту, пан!.. // ... // ...В словах и чувствах откровенные, / Своё бессилие кляня, / Сидим такие суверенные, / Что даже больше, чем родня".
Ну, а еще не перестает поражать бесовская пунктуальность в очередной уже раз перепечатанного плана Алена Даллеса, показывающего, что всё произошедшее и продолжающее происходить с Россией — это отнюдь не ошибки наших доморощенных политиков, а скрупулезно осуществляемая программа разрушения нашего Отечества западными спецслужбами. Особенно поражает слепота многих из моих коллег по искусству, смыслом творчества которых стало стопроцентно соответствующее плану Алена Даллеса "изображение и прославление через литературу, театры и кино самых низменных человеческих чувств". Не это ли мы видим сегодня в книгах Баяна Ширянова, Владимира Сорокина и других новомодных авторов?..
"ГРАНИ", 2002, № 202
Ну, наконец-то мне помогли разобраться в довольно-таки запутанных перипетиях судьбы кинорежиссера Андрея Тарковского, а главное — в особенностях его не менее сложного для понимания творчества! И сделала это редакция журнала "Грани", извлекшая из своих архивов и напечатавшая блестящую статью Вадима Нечаева "Человек, который видел ангела", в которой увлеченно и страстно говорится о многих, остающихся до сих пор за рамками отчетливого осмысления, нюансах творческой манеры этого кинохудожника. "Зритель, идя на фильм Тарковского, должен заранее отказаться от привычного восприятия не только кино, но и жизненных событий, — пишет в своей работе Вадим Нечаев, анализируя непривычный для массового кинозрителя стиль режиссера. — И самые, казалось бы, простые вещи: вода, огонь, земля, небо — имеют в фильмах Тарковского особое, мистическое значение..." И далее, в связи с персонажем по имени Писатель из фильма "Сталкер": "Функция писателя — быть в испытаниях и в чувствах на стороне униженных и оскорбленных, критиковать технику и технократов, напоминать о духовных ценностях, о Боге и ангелах, о совести..."
Статья прочитывается безотрывно, практически на одном дыхании, потому что, хотя она и посвящена разбору киноработ одного только Андрея Тарковского, поднятые в ней проблемы понимания нестандартного творчества касаются всех неординарно мыслящих художников.
В этом же номере "Граней" помещена еще одна интересная исследовательская работа — литературоведческая статья Бориса Романова "Распятый в мирозданье", посвященная теме "Даниил Андреев и духовная поэзия". С одной стороны, работа Романова раскрывает суть творчества Даниила Андреева как "последовательное противостояние всей советской мифологии", в противовес атеистической идеологии которой он "последовательно и страстно сакрализировал мир", а с другой — она показывает неотрывность поэзии этого автора "от самых глубинных основ нашей словесности", говорит, что "его литературная родословная не представима вне традиции русской духовной поэзии..."
Пожалуй, это самые захватывающие материалы данного номера "Граней",— в публикующемся здесь же дневнике Беллы Ахмадулиной "Нечаяние" уже чувствуется некоторое манерничанье, хотя он и посвящен такой любопытной стороне жизни поэтессы, как ее отношения с глубинной Россией и незамутнённым русским языком. "Я всегда была слухлива к народным говорам и реченьям: калужским и тульским, разным по две стороны Оки",— пишет она, иллюстрируя свою "слухливость" примерами живой русской речи, которой ее в течение нескольких лет потчевала вологодская хозяйка "тетя Дюня", у которой она, соскучившись по русскому северу, снимала часть дома.
Стоит также отметить материал Святослава Забелина "Как драгоценные шкатулки", рассказывающий о Русских Церквях в Европе.
"СИБИРСКИЕ ОГНИ", 2003, № 11.
Проза журнала представлена сразу несколькими окончаниями — романа Станислава Вторушина "Дым над тайгой", цикла миниатюр Владимира Балачана "Вешки" и романа-исследования Станислава Золотцева "Искатель живой воды", а также таежной былью Альберта Урмана "Свирепый секач", к которым примыкают отрывки Алексея Декельбаума из книги о кругосветном путешествии на яхте "Сибирь". Всё это носит традиционный характер и не выпадает из привычного для современной сибирской прозы ряда.
А вот в поэтической тетради одиннадцатого номера "Сибогней" наблюдается явное пристрастие к Мандельштаму и поэтам серебряного века. Как, например, у Станислава Михайлова: "Ну, здравствуй, ласточка, уж век я беспробудно / Не пил, не плакал, не тобой дышал. / Пошли, судьба, вакхического бубна / Безумье сладкое под плёткой в восемь жал..." Или же как у Владимира Светлосанова: "Громада двинулась... надулись паруса... / Редеет облаков... (остановись, цитата! / Прекрасна ты, как в море полоса / Светящейся воды, как "Лунная соната", / Как Млечный путь...) Печаль моя светла... / Печаль моя жирна... Две-три случайных фразы / Меня преследуют... Лежит ночная мгла / На холмах Грузии... Жирны и синеглазы / Стрекозы смерти... Как лазурь черна!.. / О боже, как!.. Одной тобой полна / Печаль моя... — Цитата есть цикада / (Цикуты нет, когда она нужна)". Хотя тут, пожалуй, смешались голоса чуть ли не всех поэтов прошлого, — видно, что автор вообще любит побаловаться строчками из чужих стихов, и надо признать, что это нисколько не портит его собственных творений, а только придает им дополнительную пикантность: "Новосибирск. Хоть имя дико, / Но мне ласкает слух оно. / Здесь я родился и, гляди-ка, / Живу уже давным-давно..." Не знаю, как другие, а я такие стихи читаю с удовольствием. Хотя это, конечно, и не Ляпин.
"СЕВАСТОПОЛЬ", 2003, №№ 19, 20
Севастополь всегда являл собой форпост Российского государства в Крыму, отбивая атаки вражеских эскадр, посягающих на нашу землю, — вот и журнал с таким гордым именем продолжает эту героическую и славную миссию, отстаивая территорию русского языка и русской культуры в условиях откровенно недружественного окружения. Воспоминания об осаде Севастополя в конце 80-х годов XIX века, главы из книги о. Георгия (Полякова) "Военное духовенство России", повесть Владимира Шигина "Штирлиц XIX века", повесть Людмилы Пивень "Ферма кентавров", документальные рассказы о Гумилёве и Высоцком, стихи поэтов Крыма и другие материалы — вот только малая часть того, что составляет богатую и очень мало известную в сегодняшней России литературу крымских писателей, печатающихся в журнале "Севастополь".
"НАШ СОВРЕМЕННИК", 2004, № 1
В этом номере журнала запоминаются, прежде всего, две вещи — это довольно любопытная повесть бывшего военного врача Юрия Пахомова (Носова) "Африканские сны", рассказывающая о впечатлениях автора от семи его поездок в Африку, где, оказывается, постоянно присутствовали наши военные советники и специалисты, участвовавшие во всевозможных военных конфликтах, а также пламенная статья афонского монаха Афанасия "Слово святогорца", в которой он пытается пробудить в нас наши патриотические чувства и подвигнуть хотя бы на какие-то РЕАЛЬНЫЕ действия во спасение Родины. Не могу удержаться и не посетовать на то, что, показывая небывалую гражданскую смелость фактом опубликования столь опасного с политической точки зрения манифеста как "Слово святогорца", редакция "Нашего современника" в то же время не нашла в себе отваги перешагнуть через застоявшиеся художественные принципы и напечатать повесть Юрия Пахомова в ее полном виде — такой, какой я ее читал в рукописи, где автору во время его путешествий по Африке постоянно является образ поэта Николая Гумилёва, ведущего с ним довольно интересные беседы. Ну что же это, право, за страх такой перед всем, что хотя бы на миллиметр выходит за границы единственно допустимого для журнала метода реализма? Всё-таки третье тысячелетие на дворе, литература-то развивается…
