Цезарь Вольпе - Судьба Блока. По документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам

Судьба Блока. По документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам

Составители О. Немеровская и Ц. Вольпе

Составитель серии Давид Рудман

Оформление и иллюстрация, на фронтисписе Ф. Барбышев

На авнтитуле:

Ю. Анненков. Иллюстрация к поэме «Двенадцать». 1918 г.

От издательства

Вначале 1930 года в тогдашнем уже Ленинграде, в Государственной типографии им. Евг. Соколовой (проспект Красных Командиров, 29) было отпечатано для Издательства Писателей Ленинграда 4200 экз. книги «Судьба Блока», составленной О. Кемеровской и Ц. Вольпе по документам, воспоминаниям, письмам, заметкам, дневникам, статьям и другим материалам.

Эта посмертная книга о Блоке не была, конечно, первой. Уже в 1922 году появилась биографическая книга М. Бекетовой «А. Блок», в том же году В. Княжнин издал свою книгу «А. А. Блок», в 1924 году. Н. Атттукин составил «Блок в воспоминаниях современников и его письмах». Многие из этих книг сделались почти недоступными раритетами.

С тех пор прошли десятилетия. За это время во множестве издавались сборники писем Блока к отдельным лицам, его записные книжки, литературные о нем воспоминания, множество исследований блоковского творчества, его поэтики, даже описания личной библиотеки Александра Александровича…

В 1980–1986 годах издательство «Наука» выпустило 92-й том «Литературного наследства в четырех книгах: «Александр Блок. Новые материалы и исследования», вобравший в себя огромный и разнообразный материал…

И все же выполненная в форме биографического монтажа, относительно небольшая, но чрезвычайно емкая и разноплановая книга «Судьба Блока», изданная восемь десятилетий назад и давно ставшая библиографической редкостью, ни в малой степени не утеряла ни своего значения, ни интереса, ни обаяния. Она дает достаточно цельный образ одного из величайших русских поэтов, который никогда не будет забыт.

Нынешний читатель получает сегодня счастливую возможность стать обладателем замечательной старой книги, обретшей новую жизнь[1].

В. Кабанов

2008

Предисловие к изданию 1930 года

Александр Блок, быть может, самый значительный поэт XX века, – неразрывно связан с эпохой русского символизма. Понять Блока вне литературных и бытовых отношений, вне условий возникновения, расцвета и разложения символизма – нельзя. И книга о Блоке должна быть книгой о символистах, и история судьбы Блока – историей всего литературного движения символизма. Поэтому и наша задача – показать не только Блока человека – носителя обособленной личной судьбы, но Блока поэта, представителя большой эстетической культуры.

Между тем, если литературная судьба Блока необъяснима вне того движения, на фоне которого протекло его творчество, то само это движение остается непонятным без освещения тех социальных условий, в которых оно развивалось. Отношения символизма и русского капитализма, меценатство купцов Рябушинского, Морозова и пр., возникновение различных издательств от «Скорпиона» до «Сирина» – все это существенные моменты в истории русской символистической культуры, представляющие для социолога огромный интерес.

Вследствие этого материал книги оказался чрезвычайно расширенным, и в нее вошло многое, что с первого взгляда непосредственного отношения к биографии Блока не имеет.

Установка на эпоху повела к построению книги как работы исторической, определив не только ее тему, но и ее структуру. Поэтому и отдельные главы построены не по чисто биографическому принципу, а прикреплены к определенному историческому стержню: «1905-й год», «Годы военного коммунизма», «Годы реакции», «Война и революция» и проч.

Так же точно смерть Блока дается не как завершение отдельной оборвавшейся человеческой судьбы, а как гибель целой культуры.

Блок умер восемь лет тому назад. Восемь лет – это срок, слишком маленький для того, чтобы могла возникнуть систематизированная исследовательская или даже биографическая литература о нем, но достаточно большой для того, чтобы назрела потребность в такой систематизации. Некоторые документы, опубликованные в период гражданской войны в мелких и незначительных изданиях, некоторые воспоминания, напечатанные в различных органах провинциальной прессы, часто не сохранившихся даже в больших книгохранилищах, остаются совершенно недоступными.

Между тем многое из этого материала представляет собой интерес и цену и должно быть предоставлено читателю.

Этими обстоятельствами был предопределен и самый выбор жанра книги, несмотря на всю спорность и как бы скомпрометированность его в настоящий момент.

Вопрос о монтаже стоит сейчас особенно остро в связи с кризисом, последовавшим за недавним расцветом монтажей. Это, конечно, не случайно. Сейчас, когда исторический документ все чаще призывается на замену писательской выдумке, монтаж оказывается хорошим суррогатом как для беллетристики, так и для науки. Он дает обычному среднему читателю ту подлинную правду об историческом герое, которую читатель ищет в литературе, он дает исследователю тот собранный материал, который может послужить ему путеводителем при собственной исследовательской работе.

От подбора материала, от большего или меньшего членения цитат зависит уклон монтажа в сторону научности или беллетристичности.

И очень показательно, что журналист из «Nouvelles Litteraires» сравнивает русскую форму биографического монтажа с чрезвычайно популярными во Франции биографическими романами, считая их разными воплощениями одного и того же жанра. И поскольку монтаж действительно есть не чисто художественная форма, а промежуточное звено между исследованием и беллетристикой, он все еще остается настолько спорным, что до сих пор, несмотря на явочным порядком приобретенные права гражданства, вызывает сомнения в законности своего существования.

И, тем не менее, нам пришлось остановиться именно на жанре монтажа. Можно оспаривать целесообразность монтажей о классиках, о которых существует большая и доступная читателям литература, – там, где дело касается писателя недавно умершего, монтаж целесообразен уже по одному тому, что материал разбросан в разновременных, порою очень редких изданиях – альманахах, журналах и газетах.

В поисках материала нам пришлось по годам просматривать отдельные газеты, как дореволюционные («Московские Ведомости», «Новое Время», «Товарищ», «Утро России», «Речь»), так и послереволюционные («Известия ВЦИК», «Правда» и др.). Мы старались подобрать документы, печатавшиеся в почти несохранившихся изданиях, например письмо Блока к Мейерхольду в журнале «Искусство и Труд» в 1921 г. Из зарубежной печати мы привлекали главным образом по перепечаткам в мелких советских изданиях то, что с нашей точки зрения представляется наиболее интересным и ценным для советского читателя. Наконец, в книге воспроизводятся и некоторые документы (частично или полностью), до сих пор еще не появлявшиеся в печати (отрывки из речи В. И. Княжнина, письмо Блока к Π. Е. Щеголеву, архив Ленинградского Университета и друг.).

Помимо чисто технической задачи нахождения и собирания материала, перед нами стояла еще более сложная и ответственная задача критического обзора и сверки разноречивых показаний в письмах и документах. Читатель в своем интересе к «подлинности» нередко попадает во власть тех случайных и тенденциозных сообщений, какие ему преподносят различные мемуаристы, руководимые часто далеко не литературными соображениями.

Но для того, чтобы восстановить реальную картину сложившихся отношений, нам пришлось приводить рядом разнопартийные и порой противоречивые документы. Это относится как к годам, предшествовавшим кризису символизма (1906—10), когда разгоралась литературная борьба, так и к эпохе послереволюционной, когда вражда и борьба литературные заменились еще более непримиримыми враждой и борьбой политическими (глава «Двенадцать и Скифы»).

Наконец, еще в одном отношении нами были раздвинуты рамки жанра монтажа (если можно говорить о каких-то нормах в этой области): мы включили в текст книги стихотворный материал. Основанием к этому послужило, прежде всего, собственное свидетельство Блока об автобиографичности его поэзии. Конечно, мы вполне учитываем, что к подобным личным заявлениям поэтов надо относиться с большою осторожностью. Поэтому из всего стихотворного наследия Блока нами было выбрано только то, что соответствовало следующим трем принципам: 1) стихи с посвящением, как бы несущие функцию письма или записи в дневнике, 2) стихи, проверенные документами и точно воспроизводящие действительность, и 3) стихи, являвшиеся в какой-то степени литературно-общественным фактом или знаменем данной среды («Менада» Вяч. Иванова).