Русские парижане глазами французской полиции ХVIII века - Александр Фёдорович Строев
Официальная и частная переписка Кантемира проливает дополнительный свет на его парижские знакомства[177]. Но не со всеми корреспондентами князь одинаково откровенен или обстоятелен. В переписке с сестрой Марией за 1738–1744 гг. Кантемир вовсе не упоминает о своем обществе и лишь повторяет о настойчивом желании покинуть Париж[178]. В то же время его письма в Петербургскую Академию наук показывают, что дипломат общался с французскими учеными, прежде всего с иностранными членами Академии: Фонтенелем, чьи «Разговоры о множестве миров» он перевел на русский язык, а Академия издала в Санкт-Петербурге в 1740 г.; Мопертюи, для которого в 1739 г. он добился пенсии в 200 рублей; Реомюром, Жан-Жаком Дорту де Мераном и Клеро. Кантемир руководит книгообменом между Парижской и Петербургской академиями наук, получает научные публикации от книготорговцев Антуан-Клода Бриасона из Парижа и Пьера Госса из Гааги и передает их в Королевскую библиотеку.
Не забудем и о Вольтере, которому Антиох Кантемир одалживает английский перевод сочинения своего отца «История возвышения и упадка Османского двора» и предлагает внести исправления в «Историю Карла XII»[179]. За учтивым обменом любезностями, книгами и знаниями русский дипломат скрывает между тем насмешку и едва ли не презрение. В переписке с маркизой де Монконсей он критикует Вольтера как историка и философа, называя его «Историю Карла XII» романом и ожидая такого же «романа» от «Письма о философии Ньютона» (1738) (см. письма от 29 ноября 1736 г. и 21 января 1737 г.)[180]. Сам Кантемир интересуется идеями Ньютона, переводит на русский язык «Ньютонизм для дам» (1739) Франческо Альгаротти, а также слушает курс экспериментальной физики под руководством аббата Ноле, изучает алгебру и пишет о ней трактат[181].
С самого начала своего пребывания в Париже князь Кантемир предпочитает общество дипломатов и ученых удовольствиям светской жизни. В этом он признается Джузеппе Осорио Аларсону, сардинскому посланнику в Лондоне в письме от 28 ноября 1738 г.:
Я веду ныне весьма скучную жизнь. Я завел очень мало знакомств и, по всей вероятности, больше не заведу, ибо для этого следует иметь два отличных качества, которых мне недостает, то есть крепкого здоровья, дабы бдеть за ужинами, и нерушимой и вечной склонности к карточной игре <…>. Обычно я откланиваюсь в десять часов, после того как исколешу улицы и погреюсь у двух-трех каминов. Тут я разумею французские дома, ибо иностранные посланники здесь как повсюду, то есть едят и пьют в уместный час, играют, а также ведут беседы, когда нужно. По всей вероятности, с ними одними я смогу проводить приятные мгновения. Отсюда Вы увидите, сударь, что мне трудно будет привыкнуть к французским модам[182].
Аббат Гуаско подтверждает это признание[183].
Жизнь Кантемира в Париже напоминает поведение философа («homme d’esprit»), который, говоря словами героя «Персидских писем» Монтескье, «обычно бывает разборчив в отношении общества; он избирает для себя немногих; ему скучно со всей той массой людей, которую он привык называть дурным обществом <…>. Он склонен к критике, потому что видит и чувствует многое лучше, чем кто-либо другой»[184]. Князь, переводивший роман на русский язык, не мог не узнать себя в этих строках.
Подобно прочим дипломатам XVIII в., как русским, так и иностранным, Кантемир содержит в Париже любовницу и, несмотря на собственные уверения, не гнушается карт (см. свидетельство Фейдо де Марвиля в письме от 12 июля 1742 г.)[185]. Он должен завязывать полезные знакомства, дабы получать важные сведения, блистать при дворе и в столице, демонстрируя величие своей державы. Однако душевные наклонности, денежные затруднения, долги, доходившие до 12 000 рублей (см. письмо Кантемира Михаилу Воронцову от 20 (31) января 1743 г.[186]), болезни, мешавшие ему часто бывать в Версале, препятствуют исполнению сего. Антиох Кантемир умирает в Париже во цвете лет.
Д. И. Фонвизин в Париже: ярмарка тщеславия
Как мы видели, Денис Фонвизин приехал во Францию для лечения супруги, и в 1777–1778 гг. они жили в Монпелье и Париже. Однако называются и другие причины поездки: недовольство князя Потемкина, обидевшегося на шутку писателя, тайная дипломатическая миссия и покупка произведений искусства. Во всяком случае, драматург соединяет приятное с полезным. Фонвизин был причислен к Коллегии иностранных дел в 1763–1782 гг., с 1769 г. состоял секретарем графа Никиты Панина, главы русской дипломатии до 1781 г. и наставника великого князя Павла Петровича до 1773 г. В Париже он ведет себя как писатель и дипломат[187]. Как подчеркивает Алексис (Алексей) Стричек, Степан Зиновьев, посланник России в Мадриде, специально приезжает в Монпелье, чтобы встретиться с Фонвизиным, а князь Иван Барятинский не мешкая велит седлать коня и мчится к нему домой в Париже[188]. Герман Иоганн Клостерман, торговец книгами и картинами, доверенное лицо и торговый партнер Фонвизина с 1785 г., уверяет в своих мемуарах, что в 1778 г. в Париже писатель приобретал книги и произведения искусства для Никиты Панина и для великого князя, и поручил ему покупать их на распродажах и у букинистов. Но увы, в воспоминаниях Клостермана так много неточностей, что к ним приходится относиться критически[189]. Однако Фонвизин пишет своей сестре Федосье Аргамаковой (Париж, [5 июля] 1778): «Приятель мой Гудон, славный скульптор» и сообщает, что покупает книги, чем восхищаются французские писатели[190]. Позднее, в 1780 г., в Петербурге Фонвизин просит князя Александра Куракина заплатить за купленные для него вещи, ибо он должен отправить деньги в Париж.
Во время путешествия Фонвизин пишет нескольким адресатам. Письма к Никите Панину не сохранились. Письма к коллеге, дипломату Якову Булгакову, посвящены в первую очередь русским делам. В письмах к сестре и к генералу Петру Панину, брату Никиты Панина, он рассказывает про путешествие, дав волю своему дару сатирика. По сути это путевой дневник в эпистолярной форме. Цель его – доказать, что неправы русские галломаны, что России ни к чему следовать по французскому пути. Писатель думал превратить письма к Панину в литературное произведение, и в объявлении о подписке на его собрание сочинений, опубликованном в «Санкт-Петербургских ведомостях» в мае 1788 г., значится название «Записки первого путешествия»[191]. Литературный характер писем отчасти объясняет многочисленные умолчания и заимствования из французских газет и книг. Высмеивая характер французов, нравы и обычаи, Фонвизин гордо заявляет: «Приметил я вообще, что…», а затем пересказывает «Рассуждения о нравах нынешнего века» Шарля Пино Дюкло (1751, переизд. 1772), как об этом писал еще князь Петр Вяземский[192].
Фонвизин описывает праздничное шествие в Экс-ан-Провансе, которое он не видел[193]. Он уверяет, что был свидетелем памятных парижских событий: приход герцога Бурбонского в Оперу 16 марта 1778 г. после поединка, чествование Вольтера в театре на представлении его трагедии, его посещение заседаний Французской академии и Академии наук. Однако он пересказывает их по заметкам из газеты «Журналь де Пари».
Супруги Фонвизины приезжают в Париж 20 февраля (3 марта) 1778 г. Месяц спустя полиция подает донесение, неточно пересказывающее сведения, которые, видимо, сам о себе сообщил писатель:
Пятница 3 апреля 1778.
Г-н Фонвизин [de Wisiny], ливонец, советник императрицы российской, прибыл сюда намедни из Санкт-Петербурга и остановился в Датской гостинице на улице Иакова.
Сей дворянин прибыл в Париж для поправления своего здоровья, он намеревается пробыть здесь некоторое время, а после объехать различные наши провинции.
Г-н Фонвизин – литератор, обладающий весьма широкими познаниями, особливо в юриспруденции. Он трудился над созданием уложения, и государыня чрезвычайно
