Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр

понятие привлекает популистов потому, что изменение ролей в семье – это очень политизированный вопрос, особенно для (западных) левых. Как напоминает Фукуяма, политика идентичности западного типа «стимулирует рост политики идентичности правого толка. ‹…› Политика идентичности в понимании левых легитимирует, как правило, только некоторые идентичности, игнорируя и принижая другие, – такие как европейская (то есть белая) этническая принадлежность, христианская религиозность, „сельская провинциальность“, вера в традиционные семейные ценности и другие, связанные с этими категории»[705]. Таким образом, пользующиеся идеологией популисты, которые часто используют Запад в качестве примера для запугивания, отбирают из представлений о семье наиболее традиционные из них – нуклеарную семью с гетеросексуальными родителями и традиционным патриархальным господством – и отсеивают все прогрессивные: однополые пары, неполные семьи, лиц, не состоящих в браке и т. д.[706] При переосмыслении популист выступает в качестве защитника традиционной семьи как оплота стабильности и безопасности[707], тогда как критики популистов представлены в качестве врагов стабильной модели семьи или, возможно, даже членов прогрессивной семьи либо сообщества ЛГБТ. Кроме того, патриархальная модель семьи, которую продвигают пользующиеся идеологией популисты, сходна по своему характеру с патриархальной семейной культурой приемной политической семьи [♦ 3.6.2]. Для верховного патрона руководство страной, по сути, представляет собой то же самое, что и руководство патриархальной семьей, и по аналогии с тем, что в однопирамидальной сети нет «подрывной» автономии, но есть строгий порядок, такая же дисциплина и патриархальное господство навязываются обществу[708]. Кроме того, такая риторика очень часто ассоциирует мужские свойства, как то силу и независимость, с «мы» (например, Путин часто использует аргумент о «России, встающей с колен»), тогда как «их» постоянно феминизируют и лишают каких бы то ни было мужских черт (оппозиция, «устраивающая истерику» – распространенный образ из венгерских патрональных СМИ)[709].

Новое определение семьи, предложенное популистами, легко принять за консервативные взгляды – и, действительно, именно такое определение ценностно согласуется с (устаревшим) консерватизмом. Однако тот факт, что (1) членам приемной политической семьи разрешается вести какой угодно образ жизни (в том числе либеральный), и что (2) слово «семья» используется в популистском контексте вместе с весьма изменчивой комбинацией идеологических аргументов, указывает на то, что это понятие – всего лишь часть арсенала популистов, пользующихся идеологией. На самом деле, если не учитывать фактор функциональности, мы вряд ли могли бы понять идеологическую позицию пользующихся идеологией популистов, ведь если эти аргументы собрать вместе, обнаружится, что они ценностно не согласуются и образуют противоречивую смесь. Например, как отмечают Золтан Адам и Андраш Бозоки: «„Фидес“ эклектично использует религиозные символы, в которых христианство часто упоминается вместе с дохристианскими языческими традициями. ‹…› В лексиконе [Орбана] Корона Святого Иштвана, первого венгерского короля, который христианизировал Венгрию, может легко сочетаться с птицей Турул, символом древних венгров дохристианской эпохи. [Он] ратует за этнонационалистическую суррогатную религию, в которой сама нация обретает святость, а чувство национальной принадлежности подразумевает наличие религиозных атрибутов. Хотя, с христианской точки зрения, такие представления – это разновидность обывательского язычества и в качестве таковых должны быть отброшены по фактическим религиозным соображениям, подобная суррогатная религия способна привлечь значительную массу последователей в Венгрии, а также в других странах»[710].

Популисты, пользующиеся идеологией, имеют возможность присваивать понятия и закреплять за ними новое определение в общественном дискурсе именно потому, что их принимают за «националистов» или «консерваторов», ведь если такого популиста назвать «националистом», это будет означать, что он представляет националистические взгляды, а то, что он определяет как нацию, и будет ею являться. В некотором смысле новое определение перевыполняет свою цель, когда людей, не принадлежащих к целевой аудитории популистов (или, возможно, даже ее противников), вводит в заблуждение откровенное использование националистических символов, и они начинают принимать актора за националиста, тем самым опосредованно легитимируя кардинальные изменения в определении понятия. Противники популистов оказываются в ловушке переопределения, которое невозможно раскритиковать, просто указав на внесенные популистом изменения, так как существует двусторонняя функциональная когерентность: люди сами чувствуют тесную связь с теми понятиями, к которым прибегают популисты. Когда кто-либо прямо ставит под сомнение определения популистов, особенно если в основе этих сомнений лежит конституционализм и либеральные ценности, люди, заинтересованные в защите своего статуса, не считают это разумным соображением и, напротив, видят в этом угрозу.

6.4.2.3. «Они»: создание образа врага и стигматизация как способы использования идеологии

Наряду со всеми идеологическими аргументами, которые популисты используют для формулировки некоего представления о «мы / нас», неотъемлемой частью этого процесса также является идентификация и определение некоторых стигматизированных групп в качестве «их». На самом деле, когда какой-то актор пытается определить свою идентичность, этот актор «замахивается на эксклюзивное определение общности, примеряя лингвистически универсальное понятие исключительно на себя [свою группу] и отрицая любые сравнения. Такое самоопределение создает противопоставленные понятия, которые активно дискриминируют всех, определяемых как „другие“»[711]. Однако главный посыл заключается в том, что эта «другая» природа не означает по умолчанию полной непостижимости собеседника или обязательного вовлечения сторон в игру с нулевой суммой. В то же время, внутри популистского нарратива, так же как и в исключающей политике идентичности, на которой тот по большому счету основывается, моральное неприятие «их» является одним из базовых элементов. Именно поэтому все группы, которые подпадают в эту категорию, не просто считаются другими, но и обязательно стигматизируются.

Как мы продемонстрировали выше, идеологический аргумент о «семье» является наиболее конкретным, тогда как «бог» и особенно «нация» остаются довольно размытыми. Поскольку популист присваивает толкование этих идеологических аргументов, он также обладает достаточно большим пространством для маневра при выборе стигматизированных групп. Последние, соответственно, представляются как «антинациональные» или как «угроза традиционному жизненному укладу», религии и/или семье. Однако, с точки зрения идеальных типов, популист, управляемый идеологией, как правило, воздерживается от эксплуатации гибкости нарратива об идентичности, даже после апроприации ее толкования. Свое политическое постоянство такие акторы также подкрепляют постоянством в определении стигматизированных групп, фокусируясь, как правило, на одной или двух из своего стандартного набора[712]. Именно поэтому мы называем их акторами, управляемыми идеологией, а также отмечаем, что в их случае выбор стигматизируемых групп не зависит от сиюминутных нужд политиков[713]. В свою очередь, популисты, пользующиеся идеологией, преследуют вполне утилитарные и прагматические мотивы. Поэтому они создают образ врага, основываясь не на ценностной, а на функциональной когерентности[714].

Чтобы лучше понимать, как работают эти прагматические мотивы, имеет смысл выделить два типа социальных групп, из которых популист обычно выбирает мишень для стигматизации: активные критики режима и пассивные меньшинства. Что касается первых, то к ним, как правило,