Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Эти факторы использовали популисты, риторика которых представляла четкую причинно-следственную связь между такими проблемами и рынками, либеральными политическими элитами и империалистическими политическими и экономическими акторами. Как пишет Политковская, в России «„демократ“ стало буквально ругательным словом: настолько, что люди использовали вместо него слово „дерьмократ“. Оно использовалось не только в среде фанатичных коммунистов и сталинистов, но и большинством населения. „Дерьмократы“ вызвали гиперинфляцию в России, лишили людей сбережений, которые сохранились у них с советских времен, ‹…› и руководили валютным дефолтом российского правительства»[672]. В Декларации национального сотрудничества период с 1990 по 2010 годы в Венгрии под управлением Орбана описывается как «два беспокойных десятилетия»[673]. В Венгрии слово «либерал» тоже стало ругательством, которое Орбан часто использовал в своих выступлениях[674], а венгерские патрональные СМИ регулярно упоминают приватизацию, либеральную партию SZDSZ и премьер-министра из социалистического лагеря, Ференца Дюрчаня, в качестве пугал, которые поставили страну на «край банкротства»[675].
Соглашаясь с этой сконструированной причинно-следственной связью, избиратели популистов в посткоммунистическом регионе развили тот же комплекс жертвы и возмущение несправедливостью, что и их западные коллеги. Кроме того, в риторике популистов они нашли то же освобождение[676]. На практике – на чем мы подробно остановимся в следующих частях – популисты запустили собственный бренд политики идентичности: вышеупомянутые социальные группы получили общую идентичность – «народ» или «нация», а популисты определили ее как подлежащую защите.
Это подкрепляет сказанное нами в Главе 4, а именно, что, по утверждению популистов, они являются единственными подлинными представителями народа и национальных интересов, в то время как все другие политические акторы нелегитимны [♦ 4.2.3]. С точки зрения спроса, людям говорят, что, когда их социальное положение находится под угрозой, атаке подвергается «народ» или «нация» (национальные интересы). С точки зрения предложения, пользующиеся идеологией популисты применяют понятие «нация» в качестве идеологического фасада, а также (1) легитимируют свои действия как необходимые для продвижения национальных интересов и (2) рассматривают каждый критический голос как антинародный.
6.4.2.2. «Мы»: достижение двусторонней функциональной когерентности путем использования аргументов о боге, нации и семье
Популистский нарратив основывается на манихейской оппозиции «мы и они», похожей на ту, которую описывал Фукуяма, говоря о разделительной политике идентичности[677]. В качестве первого шага при построении подобного нарратива необходимо очертить границы этого «мы», то есть общей дискурсивной идентичности. Как объясняет Эрнесто Лакло, общее чувство потери и негодования «никогда бы не стало чем-то большим, чем довольно туманное ощущение солидарности, если бы оно не выкристаллизовалось в определенную дискурсивную идентичность ‹…›. Только этот момент кристаллизации создает „народ“ популизма». Однако Лакло также отмечает, что эта идентичность не «подчинена требованиям», а скорее «реагирует на них и через обращение этого взаимоотношения сама становится их основанием»[678]. Суть заключается в том, что даже если представление о «мы / нас» формируется через определение «обделенных» групп, получающаяся в итоге идентичность не может сводится к простой сумме разрозненных интересов. Напротив, она становится новой коллективной идентичностью со своими собственными границами и целью. Популист, формирующий представление о «мы / нас», не только выбирает, какие конкретно обделенные группы нужно включить изначально, но и оставляет за собой исключительное право решать, кого можно включить впоследствии. Другими словами, популист присваивает интерпретацию идентичности, становясь единственным, кто может легитимно ее определять (как и всеобщее благо [♦ 4.2.3]).
Пользующимся идеологией популистам[679] апроприация толкования позволяет использовать общую идентичность в функционально-когерентной манере. Однако в действительности они добиваются двусторонней функциональной когерентности, то есть создают идентичность, которая удовлетворяет не только практико-ориентированный спрос – восстановление справедливости и защиту от угроз статусу включенных групп – но и решает некоторые задачи на стороне предложения, в частности оправдывает монополизацию власти и покрывает личное обогащение политической элиты. Использование понятия «народ», в которое можно включить обделенные группы (то есть испытывающие неподдельное чувство несправедливости) и потенциально обделенные группы (то есть те, в которых чувство несправедливости разжигает популист с помощью своей популистской риторики)[680], как раз является одним из инструментов, позволяющих этого добиться. Другим, более сложным, но очень эффективным инструментом (по крайней мере, в посткоммунистическом регионе) является так называемая апроприация ценностей через их переопределение. Это значит, что пользующиеся идеологией популисты используют существующие идентичности, связанные с традиционными сообществами взаимной защиты, как основу своей деятельности. Эти идентичности укоренены в сознании индивидов как ценности, которые, при условии, что они уважаются, позволяют выжить и защититься от внешних врагов[681]. Существует три самых важных сообщества такого рода: духовное сообщество (бог), этническое сообщество (нация), и семья[682]. По утверждению Норрис и Инглхарта, в трудные времена индивиды рефлекторно возвращаются к этим стабильным сообществам, которые таким образом функционально-когерентны в глазах индивидов и представляют собой системы ценностей, наиболее подходящие для того, чтобы популист мог ими воспользоваться. Однако дабы они также стали функционально-когерентными для самого популиста, последний не использует эти идентичности в их естественном виде, а наделяет каждую из них новым конкретным значением (то есть переопределяет их). В то же время из нового определения исключаются все противники популиста, который, в свою очередь, становится единственным легитимным представителем определенного сообщества (то есть апроприирует его ценности).
На практике процесс апроприации ценностей часто происходит в один прием, когда популист просто начинает использовать некоторое понятие в его новом значении и в контексте своего нового (популистского) нарратива. Например, Клара Шандор следующим образом описывает апроприацию понятия «нация» Орбаном и его партией «Фидес»: «Пытаясь всеми возможными способами уравнять в значении понятия „нация“ и „сторонник «Фидес»“, – путем присвоения национальных символов или постоянной репрезентации себя самих как нации ‹…› – „Фидес“ ‹…› апроприирует все наши общие ценности, которые мы обычно связываем с понятием „нация“, – например патриотизм, культура, история – и активно исключает всех, кто, по их мнению, к ней не принадлежит, из-под „единственного флага“ или из „единственного лагеря“ венгерской идентичности, как они это называют, объявляя всех своих политических оппонентов нелегитимными. ‹…› „Фидес“ отбирает у своих конкурентов интеллектуальную и моральную собственность в символическом пространстве»[683].
С аналитической точки зрения стоит, однако, выделить три стадии этого процесса, чтобы понять, какой путь должно пройти понятие, чтобы стать полноценным
