Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович
Номинально популизм исходит из тех же предпосылок, что и конституционализм, поскольку также является формой гражданской легитимации и заявляет о служении общему благу[610]. Однако отправной точкой популизма является не индивид, а коллектив. Популисты часто говорят, что представляют «народ» и «общую волю» (volonté générale)[611], а после избрания – «нацию» и «национальные интересы»[612]. Таким образом, в популистском нарративе любой, кто выступает против популиста, также идет против народа и нации и, следовательно, не только заслуживает презрения с моральной точки зрения, но и теряет легитимность. Как отмечает Ян-Вернер Мюллер, популизм – «это особое моралистическое воображение политики, способ восприятия политической действительности, предполагающий моральную чистоту и внутреннюю однородность ‹…› народа, который противопоставляется коррумпированным и морально деградировавшим элитам. ‹…› Помимо того, что ‹…› популисты выступают против элит, они также противники плюрализма: популисты утверждают, что они – и только они – являются истинными представителями народа. ‹…› Базовая идея популизма – это морализированная форма антиплюрализма» (выделено нами. – Б. М., Б. М.)[613].
Провозглашая себя единственным легитимным представителем народа, популист отвергает процедуру публичного обсуждения, которая основывается на том, что политические взгляды всех людей, будучи одинаково легитимными, должны конкурировать между собой. Следовательно, дискуссия о применении политической власти становится невозможной, поскольку различные мнения и интересы не могут быть представлены легитимно, если популистские деятели не допускают никакой критики и никаких идей, отличных от своих собственных, называя их «антинародными». Важно отметить, что оппозиция в принципе объявляется нелегитимной, теперь и всегда. Смысл в том, что, если люди начинают испытывать недовольство властью и готовы поддержать кого-то другого, их позиция автоматически считается нелегитимной. Так, популизм лишает их шанса изменить свое мнение легитимным путем, если они вдруг решат настроится против единственно легитимного популиста. Поэтому процесс публичного обсуждения, по сути, замирает (несмотря на то, что формально он сохраняет свою цикличность), а людям, независимо от того, насколько разумно и справедливо они голосовали, не остается никакого другого выхода, кроме как соглашаться с тем, каким образом популистские лидеры используют политическую власть. У граждан фактически отнимают право участвовать в принятии государственных решений, в то время как популисты становятся единственными легитимными интерпретаторами общего блага.
В результате граждане, считающиеся «ключевым элементом демократии»[614], в патрональных автократиях низводятся до слуг [♦ 3.5.1]. Несмотря на то, что де-юре их права кажутся защищенными, в реальности популистская идеология и автократические институты, которые она легитимирует, полностью обезоруживают граждан. Во-вторых, некоторые люди, главным образом те, кто находится в оппозиции к популисту, исключаются из нации, то есть лишаются статуса, предполагающего защиту государством их прав[615]. В отличие от универсального / всеобщего подхода на гуманистической основе, характерного для конституционализма, популизм позволяет верховному патрону полностью игнорировать тех, кто не поддерживает его определение нации. Но в отличие от традиционного национализма, национализм мафиозных государств направлен не на другие нации, а на свою собственную, точнее на тех, кто не входит в приемную политическую семью или не подчиняется ей в качестве клиента, а также на ее противников. Другими словами, популистское определение «нации» фактически ничем не отличается от определения клана [♦ 3.6.2.1], а все те, кто не попадают в сферу влияния верховного патрона, вынуждены нести за это ответственность. Таким образом, «нация» приравнивается к приемной политической семье со всеми ее ответвлениями – от главного патрона до самых низовых слуг. Мафиозное государство занимается защитой интересов узкой группы своих людей и не защищает при этом интересы тех, кто настроен против верховного патрона. Таким образом, приемная политическая семья берет на себя лишь ограниченные моральные обязательства в форме аморальной семейственности [♦ 3.6.2.4].
В-третьих, популист, приравнивающий себя к «народу» и «нации» в своем собственном нарративе, также вооружается для защиты от внешних нападок, поскольку иностранные акторы, такие как международные НПО, политические союзы, наднациональные альянсы или даже влиятельные индивиды, по определению могут быть только против интересов народа, если они не согласны с популистом или тем, как он использует власть. В этом контексте опора на народный суверенитет превращается в опору на национальный суверенитет, в рамках которого популист по определению представляет народ и его интересы, а следовательно, и национальные интересы, против которых выступают его критики. В этом вся суть путинского нарратива о «суверенной демократии»[616], а также постоянные упоминания Орбаном национального суверенитета в многочисленных дебатах с ЕС[617]. Иными словами, популист может уходить от ответственности за свои действия и риторику, отражая таким образом иностранную и внутреннюю критику, которые в итоге даже играют ему на руку, поскольку помогают укрепить позицию «защитника осажденной нации».
В-четвертых, если популист является легитимным представителем народа, то, по словам Орбана, он, по сути, «обладает способностью определять национальный интерес без необходимости вступать в постоянные дискуссии об этом, то есть он сам представляет национальный интерес абсолютно естественным образом»[618]. Так, в популистском нарративе система институтов публичного обсуждения теряет свою функциональность, поскольку формирование публичного мнения и его трансляция снизу вверх становятся излишними, ведь популист действительно знает, чего хотят люди. Более того, популисты резко критикуют институты публичного обсуждения как коррумпированные и контролируемые влиятельными кругами («теневое правительство», «элиты» и т. д.), создавая тем самым подтекст для их реформирования по своему усмотрению. Другими словами, популист утверждает, что между ним и народом существует прямая связь, что он лично знает волю народа и представляет национальные интересы, как выразился Орбан, «абсолютно естественным образом», именно поэтому он стремится освободить политическую арену от всех посреднических институтов и процедур[619]. Путинский идеолог Владислав Сурков, придумавший понятие «суверенная демократия», также затрагивает этот аспект, утверждая, что в России есть «глубинный народ, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия», который Путин понимает и включает в центральную политическую повестку. Как пишет Сурков, «умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина. ‹…› В новой системе все институты подчинены основной задаче – доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в
