Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди
Кольцов — Сталину; 8 июля 1936 г.
Товарищ Сталин,Андрэ Жид в крайнем напряжении ожидает приема у Вас. (Его отъезд на юг намечен на 10 июля).
Отказ в приеме глубоко омрачит его. Я полагаю, что он действительно заслуживает быть принятым — ибо это и есть тот писатель мирового масштаба и влияния, который сейчас активно возглавляет международную интеллигенцию, преданную СССР.
Если прием невозможен — нельзя ли тогда хотя бы короткую встречу — где-нибудь в театре или в другом месте? Андрэ Жид будет в отчаянии, если так и уедет, не получив личного контакта с Вами.
Мих. Кольцов[897].Сталин не удостоил Андре Жида специальным приемом (ни с газетными фотографиями, как Роллана, а потом Фейхтвангера, ни без сообщений в прессе, как Барбюса): по-видимому, НКВД донесло о настроениях и высказываниях писателя и его сопровождения.
2 августа 1936 г. «Известия» напечатали письмо А. Жида к Л. П. Берии с похвалами Грузии, где до конца июля Жид отдыхал со своими друзьями…
Осенью в Париже Андре Жид в строжайшей тайне работал над книгой «Возвращение из СССР». Мальро и Эренбург были в Испании, где шла развязанная франкистами гражданская война. Мальро, узнавший о работе Жида, Эренбургу об этом сказал.
10 октября 1936 г. Эльза Триоле сообщала об А. Жиде в Иностранную комиссию Союза писателей и в ВОКС М. Я. Аплетину: «Наш старый друг очень благодарен за оказанное ему гостеприимство, и потому ничего особенно плохого от него ждать не следует, даже если его произведение, скорее дневник, не будет сплошным „Ура!“. Все это, конечно, только наши предположения, так как я видела его только один раз, а Арагон — совсем мельком»[898].
21 октября секретарша А. Жида записала содержание своей встречи с секретарями Ассоциации писателей в доме у А. Мальро[899]. Подчеркнем, что Эренбург с несомненной тревогой ждал книги Жида: он понимал свою ответственность, хотя, пожалуй, не был главным в мощной «раскрутке» (если тут уместна современная лексика) Андре Жида в СССР. Поэтому Эренбург стремился как-то повлиять если не на текст Жида, то хотя бы на время выхода книги.
Вот соответствующие страницы «Записок маленькой дамы»:
«25 октября 1936. В тот момент, когда мы садились за стол, раздался телефонный звонок Эренбурга, который спросил, когда он может приехать к Жиду. Он уезжает в Испанию и спешит. Он настаивает на срочной встрече, ему нельзя отказать. Ясно, что он хочет что-то сообщить в СССР о Жиде, но Жид не хочет ничего говорить, отвечает туманно, он пытается перевести разговор на процессы в Москве, говорит, что он очень взволнован, и говорит для успокоения Эренбурга, что он не пишет об этом в своей книге, что правда.
26 октября. Эренбург сегодня утром пришел повидаться с Жидом. Он был очень хитер. Впечатление, что он точно знает содержание книги Жида и тот удивлен этим (гораздо больше меня). Но как могло быть иначе с неистребимой болтливостью Жида. Да, Эренбург знает примерно все — и одобряет! он добавляет к этому, что, если б захотел, сам написал бы еще больше!.. Мысль запретить публикацию для него неприемлема, но он считает, что сейчас публикация несвоевременна. Он настаивает, чтобы Жид отсрочил выход книги, напечатал бы ее после Испанской войны[900]. В такой момент, — говорит Эренбург, — когда Россия предпринимает невероятные усилия, чтобы помочь Испании нельзя на нее нападать. Он настаивает, чтобы Жид поехал в Испанию, и Жид понимает, что ему следует доказать: он не отказывается от коммунизма и в тот момент, когда выходит его книга. Он поедет с Пьером Эрбаром, которого уговорит, ведь тот собирается в Париж раньше, чем предполагалось…
После обеда приносят верстку „Возвращения из СССР“, мы правим ее и заканчиваем примерно треть. Работа приятная — замена слов, фраз. Вместе с Жидом это всегда интересно.
27 октября. Жид завтракал со мной. Он получил письмо от Мадлен Паз, вызвавшее его острое недоумение. Паз предлагает ему встречу с Виктором Сержем. Затем просит его сотрудничать в „Популер“ — хотя бы немного. Жид говорит: важно, чтобы его книга появилась раньше, тогда не смогут сказать, что на него влиял Серж. Ему всё очень любопытно. Он сегодня завтракает с Шифриным, с Франсисом Журденом, с Фридманом и с юным Малаке[901] — трое последних коммунисты. Понятно, что речь идет только о его книге и о его решении молчать. Они ставят вопрос о его оппортунизме. Они считают, что ему следует с самого начала четко определить свою позицию. Отвергли его просьбу напечатать на рекламе книжки слова: „Слишком часто правда об СССР говорится с ненавистью, а ложь — с любовью“. Верстка будет готова завтра.
28 октября. Сегодня утром Жид получил телеграмму от Джефа Ласта, которая нас очень взволновала. Ласт просит отложить выход книги и подождать встречи с ним, когда Жид вернется из Мадрида. Значит, Ласт узнал о возможной поездке Жида в Испанию из публикации Эренбурга[902], который бесспорно использует свой последний шанс. Знает ли Ласт, чего Жид ждет от своей поездки в Испанию? Вопрос очень деликатный. Жид решает повидать Мадлен Паз, чтобы выслушать ее. Раздается звонок. Когда она приходит, Жид зовет меня, чтобы узнать впечатление. Мадлен Паз — женщина темпераментная, умная, ловкая, точная, энергичная. Она говорит о пользе того, что заявлял о России Виктор Серж, о том, что коммунисты против Народного фронта, но Блюм решил держаться максимально компромиссно и мягко, чтобы спасти единство. По ее мнению, правда об СССР настоятельно необходима: чем дольше ее ждут, тем труднее ее высказать. В 12 часов приходит Шифрин продолжить правку. Он правит аккуратно, смотреть на его работу приятно. Потом Жид получает письмо Ласта, отправленное до телеграммы и до встречи с Эренбургом. Письмо, полное восторга; в нем Ласт спрашивает, уместно ли сейчас печатать книгу»…[903]
Когда «Возвращение из СССР» вышло из печати, в Москву из Парижа начали просачиваться первые суждения о книге; так, Эльза Триоле информировала Вс. Вишневского:
10 ноября: «Беспризорный Жид (Арагон — в Испании, Эрбар — на юге) написал о Союзе премерзкую книгу! Надеемся, что Испания образумит его, но так как несмотря на то, что у него прекрасные зубы, он начинает выживать из ума, самые простые вещи доходят до него медленно, и он сам нам ужасно надоел»;
24 ноября: «У нас все по-старому, неуютно. Жид елейно сукинсынит, Мальро в Испании, Муссинаки трудятся не покладая рук…»;
14 декабря: «…левая пресса на книгу Жида не реагирует никак. Это сильно раздражает Жида. Низкое качество книги не стоит полемики, и писать о ней это значит — делать ей рекламу… То есть нечем Жиду хвастать совершенно, недовольны как есть — все, кроме, очевидно, троцкистов. Их рука, хотя Жид протестует и сердится, когда ему это говорят. Последний мой разговор с Жидом был очень теплый, но в тот же вечер я получила книгу! С тех пор — не видела и в каких мы отношениях — неизвестно…»[904]
Книга «Возвращение из СССР» вызвала в Москве гнев. Первым выражением его стала хлестко написанная редакционная статья «Правды» «Смерть и слезы Андре Жида»[905] (3 декабря 1936 г.); затем выступила «Литературная газета» с редакционной статьей «Куда Андре Жид возвратился из СССР». «Слезливость, двойственность книги Жида выдает в нем человека слабого, неустойчивого, ограниченного и жалкого», — утверждала газета, высказывая предположение о пагубном влиянии на Жида все тех же троцкистов. Сообщалось также, что А. Жид только что подписал поздравительную телеграмму французских друзей СССР, направленную в Москву по случаю принятия Сталинской Конституции. «Не думает ли он, — вопрошала газета, — что этой подписью он восстановит доверие?» Было ясно, что доверие потеряно навсегда. Книги А. Жида сняли с производства, а уже вышедшие — изъяли из библиотек; из подготовленной к печати «Книги для взрослых» Эренбурга успели выкинуть патетический абзац о Жиде[906].
В ту пору в Москве находился Лион Фейхтвангер, и московские острословы опасались (в стихах), как бы «сей еврей не оказался Жидом». С Фейхтвангером, правда, все обошлось — его книжка «Москва, 1937» вполне устроила Сталина, была переведена на русский и отпечатана в Москве. Жида время от времени клеймили; персидскому поэту Лахути, тогдашнему любимцу Сталина, пришлось написать вторую статью об А. Жиде (в первой, напечатанной летом, он его восхвалял)[907]. В советской печати А. Жида бранили и его западные коллеги — Фейхтвангер и Роллан[908], но они-то, в отличие от советских пустобрехов, книгу А. Жида прочли. А через год, уже в связи с испанскими сюжетами, и Илье Эренбургу пришлось в газетной статье («Я не выдержал и в сердцах» — как он объяснит в 1961-м[909]) назвать Жида «стариком со злобой ренегата, с нечистой совестью»[910]. Разумеется, с «другого берега» Жид получал поддержку…[911]
