Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

Между тем аппарат Ассоциации писателей функционировал. Эренбург вспоминал: «В начале октября <1936 г.> в Мадриде состоялось заседание секретариата Международной ассоциации писателей. Мы обратились к интеллигенции всего мира, протестовали против иностранной интервенции и против комедии „невмешательства“. Под обращением стояли подписи многих испанских писателей: Антонио Мачадо, Альберти, Бергамина, других, а из иностранных — Кольцова, Мальро, Луи Фишера, Андре Виоллис и моя»[921].

Что касается самой Международной Ассоциации писателей, центр которой размещался в Париже, то практически вся ее деятельность в 1937 г. была аппаратной и развивалась в немалой степени по инерции. Некоторую, не слишком плотную хронологию событий выстроим с помощью документов. Вот письмо на бланке Международной Ассоциации писателей в защиту культуры.

Париж, 5 II 1937.

Г-ну Фридриху Вольфу.

Нижний Кисловский пер. д. 8, кв. 20, Москва.

Сообщаем Вам, что мы подготовили в настоящее время Второй международный конгресс писателей, который должен объединить выдающихся личностей всего мира.

Ввиду того, что мы создали Рабочее бюро из представителей каждой национальности, наш Секретариат очень желал бы, чтобы Вы могли приехать в Париж, где Ваше присутствие нам было бы очень <1 слово нрзб.>.От имени Генерального секретариата (Арагон, Ж. Р. Блок, Шамсон, А. Мальро)

Место проведения Второго антифашистского конгресса писателей было предложено испанцами, и уже 21 марта 1937 г. именно Испанию утвердило Политбюро ЦК ВКП(б) специальным закрытым постановлением «О Международном антифашистском конгрессе писателей»:

1. Согласиться с предложением испанских антифашистских писателей о созыве в Испании Международного антифашистского конгресса писателей в текущем 1937 году.

2. Для организации и созыва конгресса создать организационную комиссию по созыву антифашистского конгресса, составленную из строго проверенных антифашистских писателей.

3. Предусмотреть введение в состав организационной комиссии от СССР: тт. Кольцова, Эренбурга, Алексея Толстого и Вишневского[923].

Фактическим руководителем всей работы по подготовке конгресса был утвержден М. Кольцов, который отбыл в Париж для осуществления порученной ему деятельности.

Характерны показания, которые М. Кольцов дал на Лубянке (март-апрель 1939 г.) по поводу позиции Эренбурга касательно второго конгресса: «Он был против созыва второго антифашистского конгресса писателей, доказывая, что „сейчас не время, в России идут процессы, можно раздразнить троцкистов, они явятся на конгресс и тогда советским делегатам не поздоровится“. Спор мой с ним по этому поводу кончился в марте 1937 г. указанием из Москвы о желательности созыва конгресса в 1937 году Тогда он сказал мне: „Можно, значит еще протянуть до 31 декабря 1937 года“ (конгресс все же был проведен в июле). Он считал „недемократичным“ неприглашение Андре Жида на конгресс и излишними выступления, которые были сделаны советскими делегатами против троцкистов и правых»[924].

После 21 марта к вопросу о конгрессе в Испании Политбюро возвращалось дважды, но перед тем Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов заслушали доклад М. Кольцова о положении в Испании — по-видимому, это произошло 15 апреля 1937 г.[925], а 17 апреля 1937-го Политбюро постановило: «Отпустить в качестве помощи от СССР Международной ассоциации на проведение Конгресса и проезд иностранных делегатов 20 000 долларов». На расходы советской делегации из 15 человек было ассигновано 15 тысяч долларов (весьма значительная по тем временам сумма). 19 апреля 1937 г. Политбюро приняло решение о советской делегации: «Членам делегации выехать по вызову т. Кольцова, в зависимости от точного начала конгресса»[926]. Состав делегации в этом постановлении зафиксирован не был, но уже в письме Кольцова Ставскому 1 июня состав делегации будет фигурировать. Судя по названным именам, очевидно, что ни известность на Западе, ни знание языков, ни даже представление всех национальных литератур СССР, фактически не брались в расчет, главным критерием стала политическая надежность делегатов — это касалось и иностранных делегатов тоже.

Понимая свою личную ответственность перед Сталиным за «прокол» с Андре Жидом, М. Кольцов решил систематически и подробно докладывать о ходе подготовки к конгрессу писателей в Испании.

Шифротелеграмма Кольцова из Парижа т. Сталину 23 мая 1937 г.:

Есть немало желающих поехать на конгресс писателей в Испанию, но мы отбираем твердых антифашистов. Жид не поедет, его отговорил Мальро, который встречается и, по-видимому, потихоньку дружит с Жидом (сейчас Мальро в Испании). Эренбург просил меня освободить его от работы по подготовке к конгрессу, ссылаясь на усталость и порчу своих отношений с французами. В чисто личном плане он мне сказал, что по-прежнему не верит в возможность при нынешнем положении в Испании провести там конгресс, а кроме того он после истории с Жидом боится второй раз влипнуть. В этих условиях, без Мальро и Эренбурга, руководство подготовкой конгресса из Парижа взяли на себя Арагон и Блок, которые надеются справиться с этим делом. Фейхтвангер несколькими телеграммами потребовал встречи со мной. Я остановлюсь у него по пути в Испанию[927].

Кто знает, может быть, Сталин и чувствовал, что, прими он в июне 1936-го А. Жида, ему удалось бы его обольстить, и книга «Возвращение из СССР» стала бы несколько иной. И, конечно, он помнил о предупреждении Кольцова: отказ в приеме глубоко омрачит А. Жида (помнил, надо думать, и в тот момент, когда окончательно решил Кольцова уничтожить). Так или иначе, когда Лион Фейхтвангер приехал в СССР, Сталин его принял (8 января 1937 г.) и перевод книжки Фейхтвангера «Москва. 1937» в СССР издали. А Фейхтвангер вплоть до заключения советско-германского пакта в 1939-м значился в верных друзьях СССР. (Не исключено, что в 1940 г. Сталин мог выдать его Гитлеру, окажись Фейхтвангер в зоне досягаемости отца народов).

1 июня 1937 г. Кольцов отправил назначенному после смерти Горького генсеком Союза писателей В. Ставскому инструктивное письмо, в котором конгресс конспиративно именовался «спектаклем»:

Спектакль состоится, очевидно, в начале июля. Масса трудностей — и с отдельными участниками, и с гостеприимными хозяевами, и с организаторами. Мальро разъезжает из страны в страну, но по другим делам. Илья Григорьевич <Эренбург>, в начале отдыхавший на курорте, прибыв в Париж, просил меня освободить его от работы по подготовке спектакля, — как в Париже, ибо у него портятся отношения с франц. писателями, так и в Валенсии, т. к. у него испортились отношения с испанскими, особенно с Марией Тересой и Альб<ерти> (Марии Тересе, оспаривая ее слишком восторженные оценки Москвы, он сказал: «Ну, теперь в Москве так настроены, что если из Испании приедет даже корова, то ее примут за быка и будут чествовать». Конечно, женщина смертельно обиделась. Об этом случае рассказал мне он сам, объясняя, что эти слова у него вырвались случайно…). Подлинная причина самоустранения И. Г. — 1) его неверие во всё предприятие, 2) боязнь ответственности, особенно после истории с Жидом, 3) недовольство тем, что наши разногласия и конфликты, например, с тем же Жидом, портят его связи и «положение» в Париже, т. е. возможность дружить с французами и издаваться у них. При этом положении вся тяжесть подготовки легла на Арагона и Блока. Люди они, несомненно, хорошие и честные, но им очень трудно в такой обстановке. Я специально задержался в Париже, чтобы с ними поработать. И отсюда говорю с ними по телефону. У Фейхтвангера я был. Он и Генрих Манн обещают быть, если спектакль будет в июле. <…> Нужно приготовить речи, примерно распределив их так: соц. реализм — Фадеев, пролет, гуманизм и демократия — Ставский, Вишневский, проблемы лит. творчества — Толстой, Шолохов, нация и культура — Микитенко, писатели, дети, молодежь — Барто. (Мне намечена тема — роль писателя и общество). М. б. Вишневский возьмет тему об индивидуальности? Если не он, то Толстой. Это наметки и пожелания последнего заседания генсекретариата. Каждая речь — не больше (лучше меньше) 15 минут! Это строгое правило, особенно для тех, кто будет говорить по-русски, ибо перевод удваивает время. Кельин должен приготовить речь на чисто испанскую тему (желательно, историко-литературного порядка о каком-нибудь исп. классике, но не Сервантесе, о котором будут говорить все). Кроме того, надо быть готовым к маленьким агитвыступлениям по 5 минут и к полемическим, в случае появления где-нибудь врагов народа…[928] Вот пока все <…>. Речи должны быть непременно заранее написаны. Крайне желателен также готовый перевод на франц. язык, в 2–3 экземплярах. Учтите опыт первого конгресса, не делайте сухих, на газетном языке, выступлений. Учтите, аудитория — Испания! Меньше схемы, больше мыслей, образности[929].