Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр

же образом может забрать. Если человек, находясь в иллюзии отсутствия репрессий, попытается сделать самостоятельное движение на свое усмотрение, хватка внезапно сожмется и репрессии станут ощутимы. Суть удушающего приема заключается в следующем: держать актора или институт на привязи, постоянно поддерживая при этом нормативную базу для возможных репрессий. Таким образом, удушающий захват – это типичная форма подавления, которую применяют патрональные автократии, что отличает их от коммунистических диктатур с их массовым террором. Хотя из-за отсутствия явных репрессий поверхностный наблюдатель может прийти к выводу, что рассматриваемый режим является свободным и демократическим, даже на первый взгляд – свободных акторов всегда обхватывает за шею рука патронов приемной политической семьи, правда, пока что не очень крепко. Утверждая, что патрональная автократия, и в частности верховный патрон, стремятся устранить автономию во всех социальных сферах, мы имеем в виду, что они хотят сделать удушающий прием универсальным. Патронализация может носить политический или экономический характер, но ее главная цель – это всегда нейтрализация [♦ 4.3], то есть предотвращение не действий как таковых, а автономной деятельности, противоречащей интересам приемной политической семьи.

Поскольку опция свободного выхода недоступна, единственным выполнимым способом покинуть патрональную автократию становится выход из режима. Тогда как в реально существовавших коммунистических диктатурах границы были закрыты, в патрональных автократиях переезд в другую страну возможен, если кто-либо не желает вписываться в порядок ограниченного доступа приемной политической семьи. Побег или «добровольное изгнание» делает мобильность для людей за пределами приемной политической семьи возможной, но также означает, что этот человек «выбывает из игры», то есть из общества этого государства. Побег не способствует тому, что структура общества на подвластной патрону территории становится более открытой, наоборот: поскольку режим покидают наиболее настойчивые антирежимные элементы, а остаются только те, кого легче контролировать, режим может консолидировать и укреплять социальный порядок практически беспрепятственно [♦ 4.4.3.2].

6.2.2.2. Понятие клиентарности и клиентарного общества

Вышеописанные препятствия и ограничения социальной мобильности приводят к своего рода пилларизации[529] общества или, точнее, к возникновению того, что мы называем клиентарным обществом. «Клиентарность» обозначает не просто патронально-клиентарные отношения. Клиенты – это базовый тип социальной группы, которую можно использовать для анализа социальной иерархии патрональных автократий. Низкий уровень социальной мобильности, как правило, вызывает соблазн использовать исторические аналогии с «кастами» и феодальными сословиями или, используя язык классической социологии, говорить о застывшей «классовой» структуре. Однако мы утверждаем, что понятие «клиенты» не только позволяет избежать путаницы, связанной с неартикулированными коннотациями упомянутых терминов, но также позволяет эффективно анализировать патронализированные социальные группы и их поведение в политических системах.

Таблица 6.4: Типы социальных групп в различных социальных порядках

В Таблице 6.4 приведены основные характеристики вышеупомянутых понятий. Термин «каста» обозначает формализованную социальную единицу, легитимация которой происходит, как правило, через религию и для которой свойственна наследственная передача общественного статуса (часто профессии), а также традиционных паттернов социального взаимодействия и изоляции, сложившихся на основе открыто используемых понятий о ритуальной чистоте / нечистоте[530]. В кастовой системе вероятность социальной мобильности очень низкая, но жесткие ограничения между уровнями социальной иерархии обусловлены законами и обычаями (религией), а не волюнтаристским решением одного из представителей более высокой касты. Как отмечает Луи Дюмон в своей фундаментальной работе о кастовой системе Индии, «касты обособляются одни от других» через запрет на экзогамию, а также на «контакты между представителями разных групп и совместное принятие ими пищи»[531]. В таких условиях ни один человек не может повлиять на изменение своего или чьего-либо статуса. Никто не может быть лишен своего кастового статуса, равно как и не может быть принят в более высокую касту на основании лояльности и чьего-либо дискреционного решения.

Точно так же феодальные сословия закрепляли за элитой определенные привилегии при помощи права[532]. Вероятность социальной мобильности была умеренной, то есть не такой низкой, как в кастовой системе[533], а принадлежность к сословию означала, что соответствующие ему привилегии гарантированы и не зависят от прихоти феодала.

Как пишет Вебер, «характер ленных отношений совершенно противоположен той нестабильности властных позиций и широте произвола господина, что присущи чистому патримониализму. [Патримониальное] поместье в эпоху рыцарского милитаризма порождает ‹…› закрепляемые контрактом ленные отношения верности. Личный долг верности так же высвобождается здесь из совокупности домашних отношений и обязательств, и на его основе формируется космос прав и обязанностей ‹…›. [Феодальная] верность вассалов господину может и должна пониматься также как оповседневнивание некоторого уже не патримониального, а харизматического отношения»[534]. К тому же, монарх иногда дискреционно и на основании нелояльности (государственной измены) мог лишить кого-либо богатства и свободы, но не мог лишить его статуса [♦ 3.6.1.2]. Верно и то, что статус иногда можно было получить по решению монарха, если он хотел даровать кому-либо титул лорда, однако для этого требовалась формальная процедура вступления в формализованную социальную группу. В этом типе исторического порядка ограниченного доступа формальный и фактический статус прав и обязанностей социальных групп, таких как дворяне, духовенство и крепостные, совпадали. Входящие в сословия люди обладали более или менее однородными правами и обязанностями, а также горизонтальными связями внутри своего сословия.

К понятию «класс» мы уже обращались, когда рассматривали приемную политическую семью и указывали на то, почему она не может считаться правящим классом [♦ 3.6.1.1]. В свете вышеизложенного термин «класс» при описании патронального общества также вводит в заблуждение. В современных порядках открытого доступа, таких как либеральные демократии[535], «классы» – это неформализованные группы, формирование которых обусловлено не законом, а безличными, динамичными силами капитализма[536]. Вероятность внутриклассовой восходящей мобильности варьируется от умеренной до высокой, в зависимости от уровня экономического развития и проводимой социальной политики. Тем не менее, как мы упоминали выше, современные либеральные демократии представляют собой государства всеобщего благоденствия, а равенство возможностей является главной заботой политиков, которые стремятся сделать доступ к ресурсам максимально открытым [♦ 2.6]. Следовательно, вероятность восходящей социальной мобильности в них выше, чем в порядках ограниченного доступа, где она постоянно встречает различные (как формальные, так и неформальные) препятствия.

В порядках открытого доступа никто не может быть дискреционным образом лишен своего классового статуса. Поскольку институциональная среда препятствует развитию монополистических структур в отношении различных ресурсов, у людей, если они лишаются своего доступа (например, теряют работу и т. д.), обычно есть на выбор несколько вариантов. Сеть социальной защиты государства всеобщего благоденствия предоставляет набор нормативных, универсальных или предоставляемых с учетом нуждаемости льгот, направленных на то, чтобы сделать экзистенциальные последствия этой потери менее серьезными[537].