Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Мы приведем здесь по одному примеру из Молдовы и Венгрии, которые иллюстрируют творческий подход их верховных патронов к использованию особых обстоятельств в своих интересах. В 2016 году в Молдове Плахотнюк, предвкушая свое неизбежное поражение на выборах и потерю иностранной политической поддержки, добился того, что парламент решением Конституционного суда больше не мог избирать президента квалифицированным большинством голосов. Суд постановил, что теперь, в отличие от прежней практики, президент должен избираться прямым голосованием. Своими призывами к президентской гонке Плахотнюк (1) избежал поражения на выборах (прежние союзники по оппозиции стали после этой гонки противниками), (2) смог использовать свою медиаимперию для того, чтобы президентом был избран его протеже, Игорь Додон, (который в качестве министра экономики при Воронине помог ему выиграть множество тендеров), и (3) представил себя союзником Запада (в отличие от Додона, открыто ориентировавшегося на Россию). Таким образом, ему удалось укрепить свое (неформальное) положение у власти как в отношении внутренних, так и международных акторов[1139]. Что касается Венгрии, то Орбан использовал особый геополитический статус страны для частичной «виртуальной смены населения». Если этнические венгры, проживающие за пределами Венгрии, главным образом в Трансильвании (Румыния), и воспользовавшиеся возможностью получения двойного гражданства (введенной Орбаном), в основном укрепляют лагерь сторонников правительственных партий, то лица, на какое-то время покидающие Венгрию, настроены скорее оппозиционно. Первые могли голосовать по облегченной процедуре и просто отправить по почте заполненные бюллетени. К тому же заграничные общественные организации, финансируемые венгерским правительством, получили возможность собрать по предоставленным только им адресным спискам десятки тысяч голосов и отдать их в распоряжение органов, отвечающих за проведение выборов, без какого-либо контроля за этим процессом и минуя почту. В то же время сотни тысяч венгерских граждан, работавших в Западной Европе и США, практически не имели возможности воспользоваться своим избирательным правом: иногда для подачи голоса им приходилось проезжать сотни километров, тратить сотни долларов и стоять в многочасовых очередях. Так несколько сотен тысяч критически относящихся к правительству избирателей были заменены на несколько сотен тысяч сторонников правительства[1140]. И, хотя это может показаться незначительной прибавкой, именно такое количество голосов было необходимо «Фидес», чтобы в 2014 и 2018 годах набрать квалифицированное большинство и установить свою монополию на власть.
Хотя наше понимание политической устойчивости вряд ли покажется кому-то слишком нетрадиционным, экономическая устойчивость обычно интерпретируется в таких понятиях, как «конкурентоспособность», «размер задолженности», «(растущее) неравенство», «(возобновляемые / истощающиеся) источники роста ВВП» и т. д.[1141] Статистические данные в основе такого анализа выглядят иначе, если посмотреть на них через призму патронализма, свойственного режиму, поскольку если стабильность и консолидация являются критериями успеха патрональных режимов, то обычные меры, применяемые для экономической устойчивости, делятся на две части. С одной стороны, такие характеристики, как неравенство, рост занятости или экономический рост, важны только как стабилизирующие или дестабилизирующие элементы режима. Чтобы скрыть подобные проблемы, патрональные автократии обычно используют собственные СМИ и статистические службы, даже когда люди ощущают на себе экономические проблемы. Но до тех пор, пока это не перерастет в общенациональную волну недовольства, которая может также принять форму общенационального общественного движения или партии, властной монополии верховного патрона такие «проблемы» не угрожают. Иначе говоря, даже отсталую патрональную автократию можно считать успешной, если она консолидирована. Россия – хороший тому пример. В 2016 году российский ВНП на душу населения составил 22540 долларов США (примерно на 10 % ниже, чем в Венгрии и Польше) в условиях значительного социального неравенства, ежегодного сокращения объема чистых инвестиций с 2012 года, серьезного оттока капитала и патронального вмешательством в экономику, которое подорвало возможности устойчивого роста ВВП и процветание предпринимательского сектора[1142]. Несмотря на все это, согласно имеющимся данным, Россия является одной из наиболее консолидированных патрональных автократий [♦ 4.4.3.2], а шансы, что текущий режим сменится, связаны в основном с преемственностью Путина[1143]. Таким образом, российская патрональная автократия весьма успешна с точки зрения ее собственных целей.
С другой стороны, «экономическая устойчивость» в нашем понимании действительно подразумевает способность поддерживать источники подлежащей распределению ренты, как уже отмечалось ранее [♦ 7.4.6]. Здесь традиционный подход и наша альтернативная аналитическая парадигма снова расходятся. Чаба сравнивает Россию с Кувейтом и, подобно тому, как это делают Аня Франке и ее соавторы в своем исследовании, процитированном выше, показывает, что ресурсо-ориентированная экономика без подлинных реформ является проклятием с точки зрения развития. Однако когда он указывает на то, что «доход сосредоточен в руках тонкой прослойки ‹…›, в то время как значительная часть населения находится в состоянии отчуждения», он, по сути, описывает устоявшийся порядок ограниченного доступа [♦ 6.2][1144]. Российский экономист Виктор Полтерович, в согласии с нашей парадигмой, отмечает, что независимо от провозглашенных идеологических целей так называемая политика реформ, которую проводил Путин, в большинстве случаев была просто нацелена на создание, сбор и распределение монополистической ренты[1145]. Конечно, риск, связанный с истощением ресурсов, является проблемой даже для верховного патрона (по крайней мере в долгосрочной перспективе), а зависимость от экспорта делает источник ренты в конечном счете уязвимым. Есть даже мнение, что снижение ренты послужило в 2015 году причиной отстранения Путиным регионального главного патрона Республики Коми Гайзера, что подразумевало не только сокращение расходов, но и то, что при сокращении объема ренты порядок в приемной политической семье начинает поддерживаться в меньшей степени за счет пряника и в большей – за счет кнута [♦ 2.5.2]. Аналогичная проблема может возникнуть в результате уменьшения денежных трансферов ЕС для Венгрии Орбана, что может привести к сокращению госзакупок по завышенным ценам [♦ 5.3.3.3] и/или к тому, что Орбан, дабы обеспечить стабильность своей однопирамидальной патрональной сети, станет более жестко обращаться со своими клиентами.
7.4.7.3. Пространство для маневра: кризисы и социальные ограничения для политики, проводимой в нормальных условиях
В предыдущих частях мы утверждали, что (1) политика формируется в соответствии с мотивами режима, и таким же образом ее следует анализировать, а кроме того, (2) для определения успешности политики необходимо добавить временной аспект. Оба этих момента отражают предпочтения властей, но не ограничения при выборе этих предпочтений. Мы затронули это измерение в предыдущем абзаце, когда обсуждали последствия снижения потока ренты в контексте первичных особенностей политики. Чтобы сделать более общее заявление, можно отметить, что необходимо учитывать измерение пространства для маневра, то есть диапазон тех политических мер, которые представители власти могут выбирать в конкретных обстоятельствах.
Хотя мы не можем перечислить здесь все факторы, которые могут повлиять на пространство для маневра, наиболее заметными из них
