Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр

Однако следует отметить, что стрелки на Схеме 6.3, где представлены все пять составляющих, указывают справа налево, а не слева направо. Это сделано намеренно. Поскольку, если мы прочитаем компоненты определения в обратном порядке, то сможем увидеть логику рассуждений, которая придает популизму двустороннюю функциональную когерентность: (5) эгоистичный избиратель, которого не интересуют другие люди и который заботится исключительно о себе самом, охотнее выразит свои настроения в (4) коллективе, который придаст его себялюбию более благородную форму, чем в одиночку. При этом такой коллектив служит целям открытого себялюбия, которое возможно только в том случае, если коллектив (3) делегитимирует моральные ограничения и легитимирует моральный нигилизм. На политическом рынке он предлагается людям в качестве (2) политической программы, которая (1) становится идеологическим инструментом для пользующихся идеологией популистов. По сути, популист приобретает непререкаемый моральный авторитет, поскольку он эксплуатирует психологическую потребность людей в принадлежности к группе и себялюбии, а люди, в свою очередь, в трудных обстоятельствах своей жизни находят «понимающего» актора и коллектив.

Получается, что популизм представляет собой полную противоположность либерализму не только в плане содержания, так как противопоставляет себя конституционализму и процессу публичного обсуждения, базирующемуся на либеральной политической теории, но и по тому, каким образом он предлагается людям. Как мы могли обнаружить, популисты, будь то управляемые западной идеологией или пользующиеся посткоммунистической идеологией, воспроизводят в своем нарративе реальные социальные проблемы либо явления прошлого и настоящего, которые избиратели воспринимают как угрозу их материальным интересам, а также их чувству безопасности и комфорта [♦ 6.4.2.1]. В этой ситуации популизм предлагает решение проблем без моральных ограничений, тогда как догматический либерализм предлагает моральные ограничения без решения проблем. Таким образом, догматический либерализм имеет тенденцию налагать табу и отрицать существование некоторых проблем, связанных с глобализацией и внутрисоциальной напряженностью, морально стигматизируя людей, которых затрагивают эти проблемы, нарушающие их чувство безопасности. В каком-то смысле здесь можно наблюдать взаимную стигматизацию: популисты называют «их» причиной всех своих проблем, а категоричные либералы называют избирателей, среди которых популистская риторика находит отклик, «ксенофобами», «гомофобами» или и того хуже. Неудивительно, что люди, испытывающие подобную фрустрацию, становятся восприимчивы к простым решениям популистов, которые предлагают им освобождение от моральной стигматизации и со стороны категоричных либералов. Этот процесс препятствует взвешенному обсуждению людьми своих проблем: они попадают под влияние чар популизма, поскольку видят, что другая сторона не только игнорирует их проблемы, но к тому же оскорбляет их. Ограниченный объем этой книги не позволяет нам далее углубиться в этот вопрос, но общий вывод состоит в том, что при анализе причин популярности популизма «притягательные свойства» популистского нарратива необходимо оценивать вместе с «отталкивающим эффектом» догматического либерализма.

6.5. Модели неформального управления: краткая характеристика

В Главе 6 мы попытались ответить на вопрос о том, почему люди поддерживают патрональные автократии, а также о том, какие средства использует верховный патрон, чтобы обеспечивать стабильность режима и пресекать постоянные попытки оспорить его легитимность. Дополняет эту «экзогенную стабильность», которая обеспечивается поддержкой людей, не входящих в правящую политическую элиту, «эндогенная стабильность» самой правящей политической элиты. В либеральных демократиях методы, обеспечивающие эндогенную стабильность, определяются формальной институциональной структурой. На самом деле, формальные институты не только определяют фундаментальный характер и функционирование либеральных демократий, но и составляют ее каркас: опорную систему, которая поддерживает режим в форме. Без них он развалится или, по крайней мере, не сможет поддерживать свое существование, как это могут делать режимы идеального типа [♦ 4.4]. Однако по мере того, как неформальные институты и практики берут верх над формальной институциональной структурой, формальные правила, хотя и не теряют полностью своего значения, отодвигаются на второй план по сравнению с неписаными нормами и интересами. Так, неформальная институциональная среда становится каркасом режима: различные модели неформального управления придают режиму форму и характер, с помощью чего обеспечивается его эндогенная стабильность.

В своей выдающейся статье Алена Леденёва и Клаудия Баез-Камарго дают типологию моделей неформального управления (Таблица 6.10)[742]. Мы завершаем эту главу кратким изложением этой статьи, которая полезна для нашего исследования в трех отношениях. Во-первых, эта типология расширяет наше понимание неформальности через описание практик, которые свойственны не только одному конкретному режиму и даже выходят за рамки посткоммунистического региона. Благодаря этому, мы можем провести сравнительный анализ практик посткоммунистического и других регионов. Во-вторых, в своей статье авторы разрабатывают полноценный аналитический аппарат. В нем с предельной точностью описаны способы организации и поддержания порядка, в котором неформальное преобладает над формальным, с указанием функций всех средств, присущих идеальным типам. Наконец, резюмируя статью Леденёвой и Баез-Камарго, мы можем кратко описать специфические для режима «анатомические» особенности патрональных автократий, представленные в Главах 2–6. Используя их типологию, мы можем еще раз обратиться к наиболее важным акторам, институтам и процессам посткоммунистических патрональных порядков и рассмотреть их в терминах неформального управления и стабильности режима.

Леденёва и Баез-Камарго различают три основных модели: (1) кооптацию, функция которой заключается в формировании прочных доверительных связей, взаимности и лояльности; (2) контроль, который предполагает методы обеспечения дисциплины внутри сетей власти; и (3) маскировку, которая служит для защиты сетей от сторонних лиц путем сокрытия истинной природы режима. Каждая из этих моделей включает в себя по три типа практик, которые различаются либо по своему направлению и задействованным в них акторам (кооптация и контроль), либо по тому креативному подходу, через который обеспечивается основная функция рассматриваемой модели (маскировка).

Таблица 6.10: Модели неформального управления. Источник: переработанная статья Baez-Camargo C., Ledeneva A. Where Does Informality Stop and Corruption Begin?

Первая практика, используемая при кооптации, о которой пишут Леденёва и Баез-Камарго, это кооптация сверху вниз или «пребендальная» кооптация[743]. По их мнению, эта практика «предполагает стратегическое политическое распределение государственных должностей среди представителей ключевых элит ‹…›. По сути, пребендальная кооптация предусматривает перераспределение ресурсов государственного сектора в целях получения личной выгоды правящими политическими сетями и, следовательно, также включает в себя приватизацию государственных должностей»[744]. Таким образом, кооптация сверху вниз подразумевает патронализацию, патримониализацию и клиентарность, но на самом деле она включает больше элементов, чем те, что перечисляют авторы. В патрональных автократиях приемная политическая семья рассматривает государственные институты как частную собственность [♦ 2.4.2] и назначает на государственные должности своих людей, а также патрональных слуг [♦ 3.3.5], пополняя тем самым ряды служилых дворян и клиентарных групп высокого уровня [♦ 6.2.2]. Последние также включают в себя олигархов, которые вынуждены мириться с максимальной амплитудой уязвимости, потому что (1) чем сильнее их успех связан