Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
6.4.2.5. Универсальное объяснение: двусторонняя функциональность теорий заговора
Определение «их» в качестве козлов отпущения и как постоянную угрозу «нам» естественным образом приводит к использованию теорий заговора. Хотя этот термин можно определять по-разному, для нашей концептуальной структуры мы пользуемся следующей дефиницией, основанной на исследовании Дэвида Коуди[730]:
♦ Теория заговора – это теория (1) о тайном сотрудничестве группы людей, (2) которая имеет неопределенный эпистемологический статус, что означает, что подтверждающих теорию фактических доказательств либо мало, либо не существует вовсе.
Таким образом, теории заговора логически вытекают из популистской риторики[731], поскольку в манихейской картине мира каждый должен занимать либо одну, либо другую сторону. Более того, враги режима, то есть «нас», должны принадлежать к одной и той же группе – «они». Однако в реальности стигматизированные группы, особенно если их выбирают исходя из прагматических соображений и в соответствии с функциональной когерентностью часто меняют на другие, представляют собой весьма разнородную группу акторов, с точки зрения их целей и мотивов. Группа, в которую входит широкий круг акторов, от активных индивидов до пассивных меньшинств, от оппозиционных партий и организаций до других наций и международных альянсов, с необходимостью является раздробленной. И если эти акторы оказываются вместе на стороне «них», между ними существует заговор. Получается, что конспирологическая теория – это не что иное, как упрощенный взгляд на вещи, так же как сконструированная политическим способом идентичность – это редукция идентичности [♦ 6.4.3][732]. В популистском нарративе все должно быть либо добрым, либо злым, а каждое рассматриваемое действие или событие должно служить либо одной, либо другой стороне.
Заговор между группами предполагает наличие некой связи между акторами (Схема 6.2). Если речь идет только о «заговорщиках» и «чужаках», то эта связь не имеет конкретного материального воплощения. Популисты, как правило, делают шаг вперед и придают этой связи более осязаемую форму, указывая на некую общность, которая «дергает за ниточки» из-за «кулис»[733]. В качестве такой общности популист может выбрать, с одной стороны, группу лиц, например «евреев» или «международный финансовый капитал», а с другой – существующие властные структуры, например Международный валютный фонд (МВФ) или Европейский союз. В последнем случае группа наделяется человеческими свойствами и описывается так, будто она является единой, неделимой сущностью, все действия которой направлены на уничтожение «нас». Кроме того, эта сущность также может быть персонализирована, то есть в обеспечении связи между «атакующими» акторами и группами могут обвинять конкретное лицо. В посткоммунистическом регионе (и на территории других государств) эта роль часто достается Джорджу Соросу, миллиардеру-филантропу, который известен своим (1) еврейским происхождением, (2) деятельностью на рынке ценных бумаг и в области инвестиций и (3) активной поддержкой либерально-прогрессивных НПО по всему миру, прежде всего через свою благотворительную организацию Open Society Foundation[734]. Эти качества делают Сороса человеком, беспрецедентно подходящим на роль «кукловода» и неизменного врага в различных кампаниях популистов, пользующихся идеологией[735]. Хотя нарратив требует обозначения связи между группами, из которых состоят «они» и которые выступают против «нас», эта связь, как правило, не подтверждается доказательствами (отсюда и теория заговора). Следовательно, конспирологические теории появляются в публичном дискурсе вместе с бурным распространением фейковых новостей[736], что дало повод ученым в XXI веке говорить об «эпохе постправды»[737]. Тем не менее было бы большим упрощением описывать такое положение дел как следствие желания популистов составить заговор и фабриковать новости в соответствии с ним. Конечно, популистский нарратив вызывает большой спрос на фейковые новости и теории заговора, тогда как вера в конспирологический нарратив означает, что отдельные случаи и факты теряют свое значение в глазах людей, так как в его контексте есть определенные роли, которые существуют априори (например, атакуемые «мы» и атакующие «они»). Публика, которая смотрит на мир через линзу этого нарратива, соответствующим образом структурирует, интерпретирует и даже дополняет реальность при помощи существующих, а также несуществующих фактов, которые, если они вписываются в картину мира этой публики, будут считаться настолько же реальными, как и «существующие». Короче говоря, нарратив формирует собственную реальность[738]. Вот почему фактические случаи становятся не так важны: новости и факты, существующие или нет, не являются основополагающими элементами нарратива. Напротив, они являются изменяемыми по желанию иллюстрациями к заранее заготовленным суждениям. Отдельные события и акторы, за которыми наблюдает публика, являются лишь иллюстрациями системы аксиом, а факты – просто «метафорами» или воплощением изначально распределенных ролей, существующих в сознании их сторонников. Только убеждения человека, его картина мира и принимаемые им за истину установки, которым он ищет подтверждения, определяют, является ли факт, новость или версия «ложными» и «оторванными от реальности».
Схема 6.2: Виды заговорщиков в конспирологических теориях
Чрезвычайная гибкость и невосприимчивость к фактам, а также огромная объяснительная сила, выражающаяся в изображении всех возможных явлений в рамках нарратива «мы» и «они», делают теории заговора идеальным инструментом для пользующихся идеологией популистов, которые ищут неуязвимое прикрытие для своей деятельности в интересах элит. Однако в этом случае функциональность также является двусторонней: конспирологические теории удовлетворяют психологические потребности, с точки зрения идеологического спроса, даруя чувство безопасности. В частности, Петер Креко, который также придерживается функционалистского подхода, анализирует теории заговора как «мотивированное коллективное познание», которое помогает их сторонникам интерпретировать мир таким образом, чтобы он (1) соответствовал идентичности группы и ее мотивам и (2) предоставлял психологически удовлетворительное объяснение политическим событиям[739]. Креко определяет функции конспирологических теорий для их сторонников следующим образом[740]:
• защита своей группы, в частности через (1) установление и укрепление границ группы, (2) поддержание и повышение коллективной самооценки, (3) обеспечение возможностей для разрядки от негативных эмоций, (4) обнаружение угроз для своей группы и (5) интерпретации прошлого в соответствии с интересами группы;
• объяснение значимых, нетипичных, неожиданных событий, регуляция тревожности в группе и структурирование трудной для восприятия информации;
• оправдание властных устремлений внутри группы, либо через (a) побуждение к действиям по изменению статус-кво, либо через (b) оправдание действий для сохранения статус-кво.
Другими словами, теории заговора превращают изначально неорганизованную группу (или ряд групп и отдельных лиц) в функциональный коллектив, возможно, даже в сфере политического действия. При этом теорию заговора можно создать как по принципу снизу вверх, так и по принципу сверху вниз. В первом случае ее создают люди, которые в нее верят, и поэтому она является функциональной для своих сторонников, но не может быть функционально использована политическим актором. Например, вера в теорию плоской Земли, а также во всемирный заговор, скрывающий правду о форме планеты, может быть психологически
