100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев
Я покажу, как возникает членораздельный язык. Я разрешаю гласным дурачиться. Я разрешаю гласным произноситься запросто, как мяукает кошка… Появляются слова, плечи слов, ноги и руки слов. Ау, ой, у. Нельзя произносить слишком много слов. Стихотворная строка — возможность избавиться от всей грязи, что прилипла к этому проклятому языку, словно ее вложили туда руки биржевых маклеров, руки, отполированные монетами. Мне нужно слово там, где оно заканчивается и начинается. Дада — это сердце слов.
У каждого предмета есть свое слово, но само слово тоже стало предметом. Почему бы мне его не найти? Почему бы не назвать дерево плюплюсехом или плюплюбашем, когда прошел дождь? Слово, слово, слово за пределами вашей территории, вашей духоты, этого смехотворного бессилия, вашего раздутого самодовольства, за пределами вашей самоочевидной ограниченности попугая. Слово, джентльмены, — это общественное дело первостепенной важности.
М26. Ольга Розанова.
Кубизм, футуризм, супрематизм (1917)
Статья была написана для журнала Supremus, но так и не была опубликована.
Ольгу Розанову (1886–1918) сам Малевич как-то назвал «единственной настоящей супрематисткой». У нее и вправду было свое видение и собственный взгляд. Она пришла к супрематизму через неопримитивизм, кубизм, футуризм и кубофутуризм. Эта область была ей хорошо знакома. Здесь она вступает в диалог с наставником. Если для Малевича «главное — краска», то для Розановой это цвет. «В мире красок свойствами их цветовых ценностей… создается динамизм, и он… рождает стиль и оправдывает конструкцию». В своем «Постчеловеческом мире» Родченко писал о Розановой: «Не ты ли хотела озарить мир каскадами света. Не ты ли проектировала прожекторами творить цветовые композиции в воздухе. <…> Ты думала творить цвет — светом…»
Супрематизм стал для Розановой лабораторией, где эксперименты проводились в ослепительной, разреженной абстрактной живописи — «живописи преображенного цвета, далекой от утилитарных соображений», — и в попытках трансформировать повседневность в «живую среду» для искусства, с супрематическими композициями для женской одежды, сумок и вышивок. Можно сказать, она вернула предмет в беспредметное искусство. Если в бескомпромиссной позиции Малевича и было что-то нечеловеческое, то Розанова говорила о том, чтобы открыть миру новую красоту.
См. также: Малевич, «Манифест супрематизма» (М24), и Попова, «Об организации заново» (М38).
* * *
…Мы предлагаем освободить живопись от рабства перед готовыми формами действительности и сделать ее прежде всего искусством творческим, а не репродуктивным.
Дикаря, чертящего с восторгом на камне контур быка или оленя, примитивиста, академика, античных художников и эпохи Возрождения, импрессионистов, кубистов и даже отчасти футуристов объединяет одно и то же: предмет, природа этих художников интригует, восторгает, удивляет, радует, они стараются постичь ее сущность, стремятся обессмертить…
Кубизм… убил любовь к повседневному виду предмета, но не любовь к предмету вообще. Природа еще продолжала быть проводником эстетических идей, и ясно осознанной идеи беспредметного творчества в произведениях кубистов не лежит.
Их искусство характерно усилиями усложнить задачу изображения действительности. Их ропот против установившихся рецептов копирования натуры отлился в грозную бомбу, разбившую в щепы подгнившую метафизику современного им изобразительного искусства, утратившего понятие о цели и технике…
Футуризм дал единственное в искусстве по силе, остроте выражения слияние двух миров — субъективного и объективного, пример, которому, может быть, не суждено повториться.
Но идейный гностицизм, футуризм, не коснулся стоеросового сознания большинства, повторяющего до сих пор, что футуризм — споткнувшийся прыжок в ходе мирового искусства — Кризис искусства…
В наше металлическое время, душой которого является инициатива и техника, — футуристы довели технику до гениальной полноты…
До футуристов художники условно передавали движение так: наивысшее выражение движения — положение форм на плоскости холста, параллельное диаметру холста, наивысшее выражение статизма — положение форм на плоскости холста, параллельное этой последней.
Зритель не ощущал движение в картине, но видел лишь фиксацию движения…
Для супрематистов картина окончательно перестает быть функцией от рамы.
Мы не смотрим на формы, с которыми мы оперируем, как на реальные предметы и не ставим их в зависимость от верха и низа картины… Мы считаемся с их живописным содержанием, поэтому и преобладание симметрии или асимметрии, статизма или динамизма есть следствие хода творческой мысли, а не предвзятых соображений житейской логики. Эстетическая ценность беспредметной картины в полноте ее живописного содержания.
Мы видим цвет в окраске предметов, в преломлении света (радуга, спектр). Но можем представить себе цвета и независимо от представления о предмете и не в порядке спектральном.
Мысленно видим зеленое, синее, белое…
Кубофутуристическая реальность — продукт самопожирающей погони за реальностью и полнотой передачи вещи сквозь призму чистейшей субъективности, и это было замечено до того, [как] созданное волею художника несуществующее приобрело ценность новой реальности, какого-то абстрактного абсолюта, убившего интерес к конкретно созерцаемому…
Супрематизм отказывается от пользования реальными формами для живописных целей, ибо они, как дырявые сосуды, не держат цвет и он в них расползается и меркнет, придушенный случайностью их простоты или сложности, не всегда соответствующей данному цветовому изображению… Мы создаем качество формы в связи с качеством цвета, а не врозь.
Мы устанавливаем передачу цвета на плоскости, т[ак] к[ак] ее отражательная поверхность выгоднее и неизменнее передаст цвет. Ввиду этого рельефы, наклейки и имитирующая материал фактура скульптурности (мазок, напр[имер]) дают тень, [и они,] имеющие место в реальной изобразительной живописи до футуризма включительно, как факторы, влияющие на изменение основной сущности цвета, в двухмерной живописи на плоскости неприменимы…
Подобно тому как в природе разность атмосфер создает воздушное течение или [грозное], опрокидывающее и разрушающее, так и в мире красок свойствами их цветовых ценностей, их тяжестью или легкостью, интенсивностью, длительностью создается динамизм, и он в основе своей реален и властен, он рождает стиль и оправдывает конструкцию.
Он освобождает живопись от [произволов] законов вкуса и устанавливает закон реальной неизбежности. Он освобождает живопись от утилитарных соображений…
Произведения чистой живописи имеют право на самостоятельное существование, а не в связи [с] шаблоном комнатной обстановки. И если наши условия и попытки предшествующих нам эпох — кубизма, футуризма — толкнуть живопись на путь самоопределения кажутся еще многим смешными, благодаря тому что они мало поняты или плохо рекомендованы, мы все же верим, что будет время, когда наше искусство, оправданное бескорыстным стремлением явить новую красоту, сделается для многих эстетической потребностью.
М27. Владимир Маяковский и другие.
Манифест Летучей федерации футуристов (1918)
