Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Так написана вся книга Чегринцевой, повторяю - новое доказательство, что «черты поэзии проясняются».
Меч, 1936, № 45, 8 ноября, стр. 6. Подп.: Л. Г-ий. Отзыв о кн.: Эмилия Чегринцева. Посещения, изд. «Скит». Таллин, 1936.
Пушкин и Достоевский
В разговорах с иностранцами мне неоднократно приходилось убеждаться, что изо всей русской литературы Достоевский для них, пожалуй, самый «трудный» писатель. Еще совсем недавно один иностранец сравнил при мне «темное хаотическое начало» Достоевского с «логосом» классика Пушкина. Мне тут всегда представлялось как раз наоборот, и в подтверждение своего «парадокса» о «хаосе» Пушкина я привел ряд его лирических, далеко не в «гармоническом» духе написанных стихотворений и рассказал историю со «сказкой про черта».
Как сообщает в своих воспоминаниях А.П. Керн, в 1828 г. на вечере у Карамзиных Пушкин, «собрав в кружок» присутствующих, рассказал «сказку про черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров». Рассказ этот, никогда не написанный Пушкиным, был потом найден. Его записал и напечатал, назвав «Уединенный домик на Васильевском острове» (кажется, с разрешения Пушкина), под своим именем некто Титов. Ничего особенного рассказ этот не представляет. Это фантастическая история, очень напоминающая рассказы Эрнста Теодора Амадея Гофмана, влияние которого на русскую литературу тогда как раз начиналось. В «сказке про черта» присутствуют и два любящих чистых сердца, и оборотень, нечистая сила в образе загадочного человека, коварного друга, становящегося между ними. Когда, наконец, окружающие понимают, что имеют дело с «чертом», - уже поздно. Дух зла получил уже над ними власть. Он ведет их к гибели, больше не скрывая своего настоящего вида, открыто насмехаясь над ними и предупреждая: «потише, не со своим братом связались». В одной из заключительных сцен герой рассказа, Павел, блуждает ночью в метель по окраине города, в погоне за каким-то дерзким таинственным незнакомцем. Поняв, что окончательно заблудился, Павел вскакивает в попавшиеся навстречу порожние извозчичьи санки. Через некоторое время он соображает, что извозчик везет его вместо города за заставу, в поле.
«Куда ты везешь меня, - крикнул на него Павел и ударил по спине палкой. Но каков был его ужас, когда этот удар произвел звон костей о кости, когда мнимый извозчик, оборотив голову, показал ему лицо мертвого остова, и когда это лицо, страшно оскалив челюсти, произнесло невнятным голосом: “потише, молодой человек, ты не со своим братом связался”».
Перепуганный Павел творит крестное знамение и - только он перекрестился, как «санки опрокинулись, раздался дикий хохот, пронесся страшный вихрь, экипаж, лошадь, ямщик - всё сравнялось со снегом, и Павел остался один-одинешенек за городской заставой, еле живой от страха».
Рассказ «Титова» был забыт в числе других произведений, современных Пушкину, носивших явные следы гофмановского влияния. Впервые серьезно отнесся к этому рассказу, напомнив о нем, В.Ф.Ходасевич в статье «Петербургские повести Пушкина», напечатанной в свое время еще в «Аполлоне». Доказывая подлинность «сказки о черте», Ходасевич открыл ее органическую связь с рядом творческих замыслов Пушкина. Тема «Уединенного домика», использованная Пушкиным в своем целом, как бы раздробилась и оплодотворила произведения, над которыми он работал в этом периоде своей жизни. «Не с своим братом связался», это вот столкновение человека с окружающими его злыми силами, встреча человеческого с нечеловеческим, положено в основу равно как «Медного Всадника», «Каменного Гостя», «Пиковой Дамы», так и вещей «шуточных» - «Домика в Коломне» и «Гробовщика». В.Ф. Ходасевич обращает внимание на поразительное сходство основных положений и даже обстановки событий в некоторых из них с «Уединенным Домиком». Треугольник: старая вдова, ее дочь и жених дочери повторяется в «Медном Всаднике» и с некоторой вариацией: в «Пиковой Даме» и «Домике в Коломне». Название последней вещи очень близко названию «сказки про черта» - «Уединенный домик на Васильевском острове». Тут бес оказался мелким и не успел натворить беды, но в «Пиковой Даме» это уже злой дух, насылающий на дом старой графини страшные бедствия, лишая человека, «связавшегося» с ним, воли, спокойствия и наконец - рассудка. В «Каменном Госте» это мстительный демон (сюжет пародирован в «Гробовщике»). Есть, несомненно, также общее в вызове Евгения «кумиру на бронзовом коне» с вызовом дон Жуана статуе командора[439].
В конце прошлого года в Токио вышел первый выпуск сборника «На востоке», в котором в числе других помещена статья А. Ванновского «Зеркало судьбы (Сон Татьяны)», посвященная анализу той же «магической» темы Пушкина. Автор статьи доказывает, что центральным местом «Онегина» является сон Татьяны[440] и что именно здесь, в этом подсознательном мире героини, завязан узел ее скрытой душевной трагедии, решена смерть Ленского и судьба Евгения. Именинный ужин, бал, вызов Ленским Евгения на поединок, дуэль, всё вкратце уже дано сном, в который Татьяна должна была верить, ведь под подушку было положено зеркальце, сон был, несомненно, вещим. Татьяна «связалась» с нечистою силой.
Под влиянием сна, увидев входящих и садящихся против нее Ленского и Онегина, Татьяна приходит в трепет и смятение. Онегин же, терпеть не могший «девичьих обмороков, слез»,
...девы томнойЗаметив трепетный порыв,С досады взоры опустив,Надулся... ...и негодуяПоклялся Ленского взбеситьИ уж порядком отомстить.
Начинается бал... «К минуте мщенья приближаясь, Онегин, втайне усмехаясь, подходит к Ольге...» Неизбежное приближается. Нечисть, черт, вызванный в гаданьи «бедной Таней», становится между людьми, делая их своей игрушкой.
Исследование Ванновского чрезвычайно интересно. Оно отодвигает «магическую» тему еще лет на пять в биографии Пушкина и расширяет ее границы в творчестве поэта. И как бы то ни было, тема эта свидетельствует о суеверном страхе, жившем в Пушкине, к хаосу, шевелящемуся под верхними покровами жизни.
Между тем у Достоевского (уж если их сравнивать) чувствуется в идеале, в конечной цели, как раз воля к преодолению темных сил. Достоевский верил в Добро в человеке, верил во власть, изгоняющую бесов. Лучшим отражением этого «учительства» Достоевского для меня всегда были прекрасные, опрозрачненные духовным сиянием страницы жития старца Зосимы.
Кстати, сравнение Пушкина и Достоевского, - не столько противопоставление, сколько сближение их, - совсем не так случайно. В этом году вышла в свет книга А.Л. Бема «У истоков творчества Достоевского», в которую вошел ряд статей, анализирующих литературные влияния на Достоевского[441]. В интереснейшем, отчасти формалистическом, анализе А.Л. Бем находит у Достоевского следы раздумий над Грибоедовым, Гоголем и Пушкиным. При этом А.Л. Бем приходит к выводу, что, «отталкиваясь», «споря» с Гоголем, к Пушкину Достоевский определенно «влекся», развивая его темы, возвращаясь даже к его сюжетным схемам.
От произведения к произведению Бем прослеживает зарождение «фантастического» героя Достоевского. Обычно генеалогию этого героя выводили из петербургских повестей Гоголя. Бем доказывает, что родоначальник его пушкинский Герман. Вторая тема Пушкина, проходящая через творчество Достоевского, - «Скупой рыцарь». Вернее, не одна тема, а несколько. Разлад между отцоми сыном и это: - «о бедность, как унижает сердце нам она», и - «Я выше всех желаний; я спокоен: я знаю мощь мою: с меня довольно сего сознанья». Не случайно сам Достоевский словами Подростка говорит о «Скупом Рыцаре»: «выше этого, по идее, Пушкин ничего не производил». Однако в конце концов с Пушкиным у Достоевского вышла тяжба. Он развенчивает Германа в Ставрогине и, наконец, пародирует его в генерале Епанчине (рассказ о самом дурном поступке на вечере у Настасьи Филипповны в «Идиоте»). Тему «Скупого Рыцаря» Достоевский осложнил, углубил, состязаясь с Пушкиным. И вот мне кажется (м.б., конечно, я не прав), невозможно, чтобы не знал он в Пушкине того «хаоса», того суеверного ужаса перед темными силами в жизни. Хотя бы своей гениальной интуицией должен был Достоевский подслушать пушкинскую «сказку про черта». Не случайно же это название «Бесы» и пушкинский к нему эпиграф. И что если «скрытая» гармония Достоевского, его учительство - результат полемики с Пушкиным на вскрытую ныне «магическую» его тему!
А.Л. Бем прямо к этой теме не подходит, хотя порою кажется к ней очень близок. А ведь это, пожалуй, одна из самых нужных тем для понимания «истоков и глубин» творчества Достоевского.
Меч, 1936, № 50, 13 декабря, стр. 6. Перепеч. в кн.: Вокруг Достоевского. В 2 тт. Том 1: О Достоевском. Сб. ст. под редакцией А.Л. Бема. Сост., вступ. ст. и коммент. М. Магидовой (Москва: Русский путь, 2007).
