Журнал «Парус» №71, 2019 г. - Геннадий Петрович Авласенко
Что светит тебе сквозь прекрасные черты? Платоновское «совершенное бытие», гегелевский «абсолютный дух»? Как ни называй ту сущность, что мгновенно выключает твои органы чувств, оставляя работать одно лишь зрение, – она есть, существует, при свете ее сияющих лучей ты в этом не сомневаешься.
Однако почему же именно в женском лице проступает этот свет? Потому, что ты – мужчина, и на тебя давит гендерный императив? Но ведь ты, увы или ура, не ощущаешь никакого давления: единство неземного света и женской красоты представляется тебе вполне органичным, ты чувствуешь, что так оно и должно быть. Так, и никак иначе.
Может быть, дело в том, что радость слияния с родным-полузабытым мужчины привыкли смешивать с привычной радостью обладания? Но неужели «сильный пол» столь груб, что не умеет разъять свою эмоцию, разглядеть лепестки в цветке, различить ноты в гармонии?
Или женщина вообще ближе к Божьему замыслу о человеке? Но почему тогда первым был создан Адам, а не Ева?
НОВЫЙ ГОД
Отчего мы внезапно умолкли
На исходе январского дня?
Наша дочка танцует у елки,
Голоском беспечальным звеня.
Бойко машет зеленою веткой
И не помнит недавних обид.
Пышный бант над головкою светлой
Голубым вертолетом парит.
Отчего ж мы застыли, подруга,
Молча глядя на бант голубой?
Для чего мы глядим друг на друга?
Мы же всё разорвали с тобой!
Разорвали года ожиданья,
Маеты, тесноты, нищеты,
Наши радости, наши страданья,
Наши планы и наши мечты.
Разорвали единое ложе,
И осталась последняя нить…
О, как тонко звенит она, Боже!
Ты уходишь реветь, я – курить.
Расставшись с матерью своего ребенка, мужчина обязан делать всё возможное для того, чтобы оставаться для ребенка настоящим отцом. Рана в детском сердце будет, конечно, кровоточить очень долго, а шрам не исчезнет никогда. Но однажды, пусть через несколько десятилетий, наступит время, когда повзрослевшее дитя поймет не только материнскую правоту, – и камень с мужской души, наконец, свалится. Если, конечно, мужчина всю жизнь будет помнить о своем отцовском долге.
Ребенок, оставшийся с матерью, несмотря ни на что, любит отца, помнит о его существовании, жаждет встреч с ним. Я знаю это не только по собственному печальному опыту. Из десятков свидетельств выберу одно: мой бывший тесть рассказал мне однажды, как он, будучи восемнадцатилетним парнем, поехал к своему отцу, которого не видел лет пятнадцать.
– Я знал, что он живет в такой-то деревне, километров за тридцать от нас. А меня в армию призывают. Вот я собрался однажды с духом, запряг лошадь и поехал… Батько все-таки, а я его толком-то и не помню. На улице морозище, я чуть не околел. Но, однако, назад не поворачиваю, погоняю мерина. Вот уж и вечер, стемнело. Еду, еду… река по дороге, чуть я в прорубь вместе с лошадью не угодил. Еду, еду… часа через три показалась вдали батькина деревня. Я знал, что он с какой-то женщиной там живет, а где конкретно – не знал. Стал в окна стучать, спрашивать. Ну, указали мне….
Тесть вдруг прервал сам себя, налил в стакан водки и залпом выпил. Вытер покрасневшие глаза и продолжил:
– Подымаюсь по ступенькам, а у самого ноги подгибаются от страха: как-то он меня встретит? Захожу в избу: керосиновая лампа горит, баба какая-то посуду моет. Смотрит на меня: чего, мол, надо? А я говорю: я к Михаилу Иванычу.
– Нету, уехал на неделю.
Ну, я повернулся, да и пошел обратно. А она вслед мне кричит:
– Чего передать-то ему? Кто приходил-то?
– Сын его, скажите, приходил. Сын родной!
И поехал я обратно по морозу…
Тесть замолчал. По лицу его текли крупные, с горошину, слезы. Мне было в ту пору немногим больше сорока, а ему – далеко за шестьдесят. И я тогда впервые понял, что незалеченная рана детского сердца не заживает никогда.
Андрей ЮРЬЕВ. «Я расстаюсь сама с собой – иду себе навстречу…»
О стихах Н. Кукушкиной и Е. Курдиковой
Читаю только что вышедшие поэтические сборники молодых оренбургских поэтесс Натальи Кукушкиной и Елизаветы Курдиковой и не могу избавиться от мысли, что обе эти книги («Босиком по траве» (Наталья Кукушкина) и «Диагональ смятений» (Елизавета Курдикова) своим художественным почерком являют собой как бы две стороны одной медали – аверс и реверс. Несмотря на созвучие, которое неизбежно даёт современность, это книги разные. Об этом и хочу поразмышлять…
Согласно мнению современного философа Александра Дугина, мы (а мы – это необъятная Россия) только начали выходить из ситуации парадокса, когда священные понятия прошлого противоречат устремлению к современности. Переходность эпохи как нельзя более ярко проявляется в литературном творчестве молодёжи. Вне зависимости от того, хочет этого современный автор или нет, современным он будет уже даже по факту своего жительства в определённом времени.
Несмотря на подчеркнуто сельское и даже архаическое название книги «Босиком по траве», Наталья Кукушкина приглашает своего лирического героя прогуляться преимущественно в Питер, в Город Городов.
Поехали в Питер гулять по лужам
Босыми – по острым звёздам.
Я стану нелепой и неуклюжей,
Доверчиво-несерьёзной.
Заметьте: звезды, ночные светляки, «острые» – ночь таит опасность для девушки, которая отказывается от жёсткого следования голосу разума и становится наивно-чувствующей, ранимой. Это состояние опасливого доверия к миру и к людям продолжается и развивается в стихотворениях «Глинтвейн», «Наказание». Город, порождающий модерн и порождаемый модерном, понемногу становится в мыслях поэтессы опасным, «ртутным», «обожженным». И неизбежно возникает один из основных лейтмотивов книги – побег в детство, в наивность. Социологи назовут это результатом не вполне легкой адаптации подростка из сельской глубинки к урбанистической действительности. Это время личностного выбора между глубинкой и мегаполисом совпадает с временем первых влюбленностей взрослеющей девушки. Динамика внутреннего развития, когда от модерна девушка поворачивается к архаике:
Мне б ещё одно его объятье
И контрольный поцелуй в висок,
Он – мои награда и проклятье,
Вовремя не сброшенный звонок… —
словно не желая мириться с «остротой» современной жизни, каждодневно бросающей каждому из нас вызов. Лирическая героиня книги пытается любовью одолеть чудовище города и монстров, обитающих в подсознании:
Он сражался с мятежным зверем,
Что живёт у него в душе,
Что успехом его измерен.
Впрочем, это не важно уже…
И тут неизбежным видится обращение молодой поэтессы к теме героизма на войне («Старушка Мать», «Колокола», «Ты помнишь, как в далеком детстве…») как к теме почти личной. И это – неизбежный выход из непростой городской жизни с ее жесткой конкурентной борьбой за выживание:
…Где
