Новые и новейшие работы, 2002–2011 - Мариэтта Омаровна Чудакова
712
Примечание сугубо личного порядка: именно после конца советской власти, наблюдая ненависть значительной части пишущей братии к реформаторам, А. П. Чудаков и я открыли для себя, как велико было число тех, кому советская цензура ничуть не жала в плечах, кто и не думал при советской власти заниматься той изнурительной «борьбой за свое слово», которой, как нам казалось, заняты были все приличные гуманитарии.
713
Именно так выразилась неглупая и, что называется, лично честная, порядочная, но глубоко советская по своим убеждениям редактор издательства «Книга» Е. В. Иванова, прочитав в рукописи моего обзора «Архив Д. А. и А. Н. Фурмановых» записи из дневника писателя осени 1918 года о том, как ивановские коммунисты приговорили своего товарища к расстрелу. Первая запись на эту тему названа «Игра со смертью». «И страшно, и весело играть со смертью. Со смертью, т. е. с чужой жизнью» и т. д. Она сказала: «Но это же Фурманова не украшает!» — на что я ответила: «Писатель — не новогодняя елка!» Цензура снимала мой обзор целиком. Но он остался в составе юбилейного (посвященного сорокалетию Октября) 29-го выпуска ежегодника «Записки Отдела рукописей ГБЛ» (М., 1967) и был напечатан практически в первоначальном виде — естественнно, не из-за моего удачного ответа редактору (она, кстати, явно относилась к тем, кто продолжал верить утопии, и искренне огорчена была моим отношением к Фурманову), а потому, что директор библиотеки И. П. Кондаков не привык (этим 60-е годы отличались от 70-х), чтобы тексты, подписанные им к печати, снимала цензура: он сам позвонил цензору и «решил вопрос».
714
Рукопись моей книги «Мастерство Юрия Олеши» получила премию Московского горкома ВЛКСМ на смотре-конкурсе работ молодых ученых по общественным наукам к 100-летию Ленина, и редактор, убедив меня поместить эту информацию на обороте титула, десятки раз в ходе редактуры (она заключалась в потоке конъюнктурных предложений и моем более или менее изощренном уворачивании от них) уверяла меня, что, если бы я не была лауреатом премии Московского комсомола, книга об Олеше, да еще в моем исполнении, ни в коем случае не увидела бы света в издательстве «Наука». Вторым из всего двух лауреатов этого конкурса в области литературоведения стал А. П. Чудаков за рукопись книги «Поэтика Чехова», вышедшей за год до моей, в 1971 году, в том же самом издательстве (надо ли добавлять, что ни в его, ни в моей книге Ленин не упоминался ни разу). Это не помешало его книге подвергнуться жесткому идеологическому разгрому в печати (автор статьи о книге Г. Бердников был заместителем заведующего отдела культуры ЦК КПСС; возможно, если бы мы додумались поместить в книге указание, что автор — лауреат премии «ленинского» конкурса, это могло бы защитить ее), а двум литературоведческим журналам — «Вопросы литературы» и «Русская литература» — получить на долгие годы строгий запрет: они не должны были печатать ни строки Чудакова о Чехове и упоминать в положительном контексте его книгу.
Редактор же «Поэтики Чехова» В. И. Рымарева сразу полюбила книгу и не сделала автору ни одного конъюнктурного замечания — только старалась улучшить текст. Бывало и такое; вечная ей память.
715
Пять лет спустя, в 1976 г., все это повторилось в связи с печатанием обзора «Архив М. А. Булгакова» (краткие сведения об этой истории — далее). Кипу книг с упоминаниями — только упоминаниями! — названий все еще остававшихся одиозными повестей «Дьяволиада» и «Роковые яйца» я притащила уже непосредственно в Главлит — в святилище советского строя, где охранялись его «тайны» — главному советскому цензору по художественной литературе и литературоведению В. А. Солодину (тому самому, кто впоследствии возглавил работу по переводу книг из спецхрана ГБЛ на общее хранение и на суде над КПСС выступал свидетелем против правящей партии: его бывшие товарищи по партии в зале суда шипели ему в спину: «Ренегат!») по его просьбе. При следующей встрече он сказал: «Вы мне очень помогли этими книгами!» Что же за структура власти сложилась к тому времени, если человеку, находящемуся на самой вершине цензурной пирамиды, была нужна такого рода «помощь»?..
716
Об этом ожидании напомнит своему и близким поколениям С. Гандлевский в стихах 1985 г. («Элегия») — в строчках, вряд ли внятных поколениям позднейшим:
И разом вспомнить, как там дышится,
Какая слышится там гамма.
И синий с предисловьем Дымшица
Выходит томик Мандельштама.
717
Я излагаю гипотезу С. В. Житомирской, знавшей все хитросплетения аппаратных действий; когда в те годы мы с ней размышляли, как эти не очень-то квалифицированные читатели набрели на Мандельштама, нам приходил в голову и такой вариант: Е. Бешенковский (в тот год, незадолго до отъезда в США, еще сотрудник отдела) передал 34-й выпуск в следственный изолятор своему приятелю (и усердному читателю отдела рукописей, арестованному летом 1973 г.) Г. Суперфину — таким образом книгу «засекли» и тогда уж рассмотрели под лупой… Эта гипотеза не подтвердилась: Г. Суперфин сообщил мне в апреле 2009 г., что В. Борисов привез ему в Орел книгу уже после суда — после мая 1974 года.
718
Ожидая в коридоре заведения конца экзекуции, я развлекалась разглядыванием таблички на дверях с этим пышным титулом. — Примеч. С. В. Житомирской.
719
Житомирская С. В. Просто жизнь. М., 2006. С. 394–395.
720
Я тоже входила в редколлегию, но главная ответственность лежала, конечно, на заведующей Отделом С. В. Житомирской, ответственном редакторе сборников, отвечавшем за их содержание, кроме прочего, своим партбилетом.
721
Вот что вызывало у начальства досаду — отсутствие важного «для истории нашей литературы»!.. Поневоле вспомнишь Довлатова: «— Мы даем вам шанс исправиться. Идите на завод. <…> станьте рабкором. Отражайте в своих корреспонденциях подлинную жизнь.
Тут я не выдержал.
— Да за подлинную жизнь, — говорю, — вы меня без суда расстреляете!
Участники заседания негодующе переглянулись. Я был уволен „по собственному желанию“» (Довлатов С. Лишний // Звезда. 1991. № 1. С. 104. Курсив наш — М. Ч.).
722
В эту эвфемистическую эпоху уже только «предлагали», что вполне равно было приказу.
