Петр Чайковский - Ада Григорьевна Айнбиндер
Чайковский решил покинуть Флоренцию. В последней тетради эскизов «Пиковой дамы» композитор на пустых страницах сделал нотные наброски своего будущего струнного секстета, который назовет «Воспоминание о Флоренции» – как благодарность этому городу, пропитанному духом Данте и Микеланджело, за рождение «Пиковой дамы». Перед отъездом Петр Ильич посетил галерею Уффици, в письме Модесту пожаловался: «В Трибуне произошла перемена. Отлично помню, что мой “Ендимион” (любимейшая из всех старых картин) Гверчино был внизу, рядом с “Св[ятым] сем[ейством]” Микель-Анджело. Теперь он наверху, рядом с уродами Кранаха. Зачем это? Не понимаю. Лучше бы это, весьма несимпатичное, “Св[ятое] семейство” поместили наверх. Остальное – все как было»[750].
Уехав из Флоренции, Чайковский провел две недели в Риме, где занимался инструментовкой оперы. В один из дней Назар Литров описал в своем дневнике следующую сцену: «Я смотрел, как П[етр] И[льич] сочинение подправляли; спросили меня, не подпустить ли в одном месте кларнета. Я сказал: “Лучше бы барабана”»[751]. 22 апреля Чайковский вернулся в Россию. 24 мая 1890 года во Фроловском Чайковский завершил инструментовку оперы «Пиковая дама» – все этапы сочинения заняли четыре месяца и 20 дней.
Завершив работу над оперой, Петр Ильич во Фроловском занялся секстетом «Воспоминание о Флоренции». В письме Надежде Филаретовне композитор писал:
«Такой благодати, какую Бог посылает нам в это лето, я не запомню. Цветы у меня расцвели в невероятном изобилии. Я все более и более пристращаюсь к цветоводству и утешаюсь мыслью, что если наступит старческое ослабление моих музыкальных производительных способностей, – то я всецело предамся цветоводству. А покамест пожаловаться нельзя. Едва успел я окончить вполне оперу, как принялся за новое сочинение, которое вчерне у меня уже окончено. Питаю надежду, что Вы будете довольны, дорогая моя, что я написал секстет для струнных инструментов. Знаю Ваше пристрастие к камерной музыке и радуюсь, что Вы секстет мой, наверное, услышите, ибо для этого Вам не нужно будет ехать в концерт, а весьма нетрудно устроить хорошее исполнение секстета у Вас дома. Я надеюсь также, что эта вещь понравится Вам; я писал ее с величайшим увлечением и удовольствием – без малейшего напряжения»[752].
Петр Ильич был одухотворен и находился в приподнятом настроении, наслаждался временем во Фроловском, с увлечением работал и с неменьшим увлечением принимал гостей. Вообще, как только он поселился в клинских местах «у себя дома» – с большим удовольствием собирал друзей и родных. В начале июня уже вышел в свет клавир «Пиковой дамы», через несколько дней Чайковский просил Юргенсона помочь:
«Пожалуйста, пошли экземпляр “Пиковой дамы” Пчельникову (его зовут Павел Михайлович). Если тебе не нравится посылать от себя, то пошли как бы от меня; он меня очень просил, и я обещал. Пошли также бедненькой Саше Третьяковой – конечно, не даром.
Затем следующая просьба: в субботу утром пошли к Лапину купить и привези ко мне нижепоименованные вещи:
1) Селедки в масле (на манер сардинок).
2) Селедки обыкновенные один бочоночек.
3) 3 фунта превосходнейшего швейцарского сыра.
4) 2 фунта превосходнейшей паюсной икры.
5) Какой-нибудь превосходнейшей колбасы.
6) Десяток превосходнейших апельсинов.
7) Фунта 2 или 3 превосходнейшей клубники (из апельсинов и клубники будет у нас превосходнейший напиток на белом вине).
Заплати за это несколько превосходнейших рублей.
Надеюсь, что мы превосходнейшим образом проведем время»[753].
6 июля 1890 года Петр Ильич вместе с Кашкиным отправился в Тульскую губернию в имение Лобынское к певцу Николаю Фигнеру и его супруге Медее. Николай Николаевич готовил роль Германа для премьеры в Мариинском театре и просил Чайковского приехать пройти с ним партию, так как сам лечил сломанное плечо после падения с лошади и не мог выезжать. Вернувшись от Фигнеров во Фроловское, Петр Ильич писал: «Он в восторге от партии, говорит о ней со слезами на глазах – хороший признак! Отчасти партию уже знает, и я убедился, как он умен и понятлив. Все его намерения вполне соответствуют моим желаниям. Одно меня огорчает: он требует транспонировки на целый тон brindisi, говоря совершенно основательно, что не может, не терзаясь страхом квакнуть, петь эту, действительно слишком трудную на моей высоте, вещь в конце оперы. Нечего делать. Медея свою партию[754] тоже знает, тоже в восторге, и непременно нужно будет, чтобы она, а не Мравина пела в первый раз; это нужно потому, что Фигнер с ней уже теперь удивительно спелся, и ему будет, конечно, легче и приятнее, если она будет петь. Имение его сущий восторг; терраса, на которой совершается еда, особенно вечером (хотя и днем она в тени), оставила во мне впечатление сладкого сновидения. Я повел там ровно сутки. Плечо его (он сломал себе ключицу) заживает, но, гуляя со мной и Кашкиным (я последнего брал с собою), он упал и немножко повредил. Боль при этом была такая, что он побелел, как полотно, и долго не мог говорить. Он и она мне ужасно симпатичны»[755].
В августе Чайковский отправился к родным в Каменку, но теперь уже здесь не было той атмосферы семейной гармонии и любви, которая всегда так притягивала композитора. Александра Ильинична серьезно болела, страдала от сильных болей, с которыми пыталась справиться не самыми лучшими средствами. Надежде фон Мекк он сообщал:
«О пребывании в Каменке скажу, что вынес оттуда довольно печальные впечатления. Все там очень постарели, во всем дышит какая-то меланхолическая нотка, о прежнем веселом житье-бытье и помину нет. Старушка Александра Ивановна все еще держится на ногах, но хилеет весьма заметно. Сестра моя очень беспокоит меня. Припадки, случающиеся теперь с ней, как объяснил мне каменский врач, – очень дурного свойства. Они имеют что-то родственное с эпилепсией и, как предполагает он, суть следствие морфина и всяких других наркотиков, без которых она не обходится. Скажу Вам (прося Вас оставить это между нами), что к морфину прибавился теперь алкоголь. Сестра прибегает к этому новому для нее яду в постоянно увеличивающейся пропорции. Бог один знает, чем это все кончится!!!»[756]
Навестив в соседнем имении Копылово свою племянницу Анну и ее супруга Николая Карловича фон Мекка, Чайковский вместе с Колей Конради направились в Тифлис, куда прибыли 7 сентября. Здесь композитор провел полтора месяца, сочинил новое произведение – Симфоническую балладу «Воевода» по стихотворению Пушкина – перевод произведения Адама Мицкевича
