Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

святых, женские образы, зарисовки башен и крепостных стен древних городов. Даже в незаконченных работах Дмитрия Михайловича, пусть прописанных не с точностью до фотографического снимка, чувствовалась теплота живой любви. Как и в небольшой галерее скульптурных произведений. Женские образы, запечатленные рукой мастера, – не камерная пластика, в этих фигурах есть что-то монументальное, вечное, прекрасное…

Мне кажется твое сырое тело

Из тяжкой глины слеплено творцом

Лагуны прорастали тростником,

А он, как дым парил в земных пределах.

Хочу, чтоб влажный прах заговорил,

Открылись глаз разрезы в страстной лени.

Чреды веков ложатся на колени

Упругих бедер не слабеет пыл.

Твой дух, доныне немощный и хилый

Еще во власти древних влажных глин.

Будь тяжестью, тебя на миг один

Я, как и землю, оторвать не в силах.

И тогда же в Центре, откуда ни возьмись, появилась бабочка, просто зачаровавшая всех. На дворе почти зима, а бабочка порхала по залу, опускаясь на плечо то к одному, то к другому гостю выставки. Мне удалось до нее даже дотронуться. Большая, красивая, с яркими красными кругами на темных крыльях. Было в этом что-то мистическое. И Ольга Николаевна рассказывала, что нечто похожее происходило и на кладбище, когда хоронили Балашова. Машина с гробом в Зеленогорск добиралась из Новгорода через Санкт-Петербург семь часов, и все, ожидавшие ее там, на кладбище, обратили внимание на двух собак: черную и рыжую. Собаки как будто тоже ожидали чего-то и так же, как люди, волновались. Когда гроб понесли к могиле, они пристроились позади всех и успокоились. А после похорон Дмитрия Михайловича легли по обе стороны у холмика и замерли. Позже на могиле Балашова и его матери установили памятник в виде часовенки с укрепленным внутри кованым крестом, сделанным самим Балашовым.

Приехал на Балашовские чтения из Петрозаводска и Станислав Панкратов, который был знаком с Дмитрием Михайловичем 40 лет. В своем выступлении он сказал так: «Я не буду говорить, что мы были знакомы, потому что знакомство продолжается. Можно открыть любую его книгу и услышать его голос, его интонации. Помню, когда Балашов в редакции «Севера» впервые поведал о своем замысле написать серию романов о государях московских, я подумал, что у пятидесятилетнего писателя, выражаясь молодежным сленгом, «поехала крыша». Чтобы воплотить этакий замысел, потребовалось бы две-три полноценные жизни… Но это, если касалось бы кого-то другого, но не Балашова. Он дал слово всю серию будущих своих романов печатать в первую очередь в «Севере» и сдержал его, хотя в последние годы авторам практически не платили. Около 20 лет он печатался в этом журнале, его романы занимали порой 4–5–6 номеров в год. Жаль, обновленный журнал ему так и не пришлось увидеть…»

Станислав Панкратов не изменил дружбе и в первом номере за 2001 год напечатал завещание Балашова «Россия… Русь… Спаси себя, спаси…»

Память! Великий Даль определяет это слово как способность помнить, не забывать прошлого; свойство души хранить сознанье о былом. Каких только пыток и экспериментов за прошедшие века не устраивали над людьми, чтобы лишить их памяти. Лишившиеся памяти люди высоко ценились правителями, потому как были послушными их воле. И полбеды, когда подобными людьми становились единицы, но, когда правители предпринимали попытки лишить памяти весь народ, – это становилось катастрофой для страны. Новые правители России в 20–30-х годах, уничтожая памятники старины, церкви и колокола, также предпринимали попытки лишить людей памяти, зомбировать народ, но слишком переусердствовали, и потому машина, запущенная ими на уничтожение, в конце концов раздавила и их самих.

В одном из наших разговоров с Дмитрием Михайловичем, я спросила его о будущем России, о том, что по этому поводу думает он как писатель-историк? И получила ответ: «Как-то мы, ученики, окружили Льва Николаевича Гумилева и спросили о том же. Он ответил: «Будущее нельзя предсказать, еще не совершены поступки, которые его определят». Тогда я понял, это та самая красная черта свободы воли, когда мы можем все. Когда же мы умрем, историки будут изучать, то, что произошло, находить какие-то закономерности, и говорить, мол, не могло быть иначе. А я говорю, могло быть как угодно. Все зависит от нас самих, от совершения поступков. Просто каждый человек должен понимать, что у него обязательно в жизни есть звездный час или звездные часы, когда от него зависит судьба нации. Бывает так, что и от простого человека это зависит, только надо не упустить момент. Надо отказаться от идеи предопределения, идущей еще от Ветхого завета, которой нас кормят все время под видом то фрейдизма, то марксизма, то еще чего-то. Нет идеи предопределения, есть свобода, данная нам Господом Иисусом Христом. Свобода воли осуществляется, пока мы живы, и творим. И надо просто не упускать это время, не говорить о том, что оно само происходит. Ничего не происходит само, все рукотворно, все делается людьми. Это наша величайшая надежда, наше величайшее спасение и наш страшный дар. И если нам дана свобода воли, то и Господь нас за шиворот вытаскивать не будет. Поэтому мы должны сами из нее вылезти. Ну, почему мы в жизни можем совершать какие-то гадости или неправильные поступки, и никак не можем от них отказаться, пойти на попятную. Проклятие это наше и главный грех. Что такое покаяние? Передумывание в точном переводе. Надо передумать свои поступки. Осмыслить и решать уже то, что потребно.

Сегодня страна расплачивается за то состояние упадка, которое наступает при конце развития этноса. Все вроде идет хорошо: процветает культура, искусство, процветают науки, но нет энергии, нет сил. Что мы и видим сейчас? Разделение страны. Простите, кто бы позволил в Средние века отделять куски Русского государства? Миллионы русских людей сегодня оказались за пределами России. Разве это нормально? Давайте Америке предложим отделить Техас, Флориду, еще десяток штатов. Предложим Франции отделить Прованс и Бретань. Германии, Англии… Ведь и разговора об этом быть не может. Речь идет о том, чтобы разделить Сербию, разделить Россию. То же состояние было в России после правления Владимира. Мы все сваливаем на то, что монголов тогда было полмиллиона, чушь собачья. Всех монголов, то есть дееспособного мужского населения, которое могло воевать, тогда было 11 туменов – 110 тысяч человек. Из них 60 ушли завоевывать Китай и завоевывали его полвека. А то, что осталось и ушло на Запад. Они разгромили Хорезмский султанат (20 миллионов жителей), разгромили Россию, в которой