Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

Возле елок и осинок

Оседает грязный снег.

Исполать тебе, Россия,

Исполать тебе вовек!

Серый цвет твоих развалин,

Косогоры да вода,

Да над сказочною далью

Зависают провода.

Словно тем вон косогором

Шли в лаптях, за ратью рать,

Не рифмованным укором

В порубежье умирать.

А над речкою-калекой,

Где осока да пустырь,

В незапамятные лета

Сергий ставил монастырь.

И за синими холмами

Ото всех лихих времен

Бородатыми волхвами

Город Китеж потаен.

Вот теперь уже взаправду

Увлажнилися глаза,

Вот теперь уже в награду

Даже эти небеса.

Даже серость, даже сырость,

Даже облачная хмарь.

Исполать тебе, Россия,

Принимай меня, как встарь.

Никуда-то мне не скрыться,

Сколь ни стану колесить –

Надо Сергию молиться,

Надо Богу послужить!

Надо тем же косогором

Что на подвиг, что на рать

Отправляться безо спору

За Россию умирать.

Чтобы сказка не сносилась,

Чтоб не высохла вода,

Чтоб не кончилась Россия,

Не сокрылась никуда!

Не пришло в голову спросить у Ольги Николаевны о дате их регистрации, а, приехав домой, в статье Андрея Рискина «Смерть на даче» читаю: «В 1984 г. Балашову сделали из двух одну большую квартиру в тихом уголке Новгорода. Через год он женился, на этот раз в последний раз. Свадьбу сыграли 17 июля…», и день смерти писателя выпал на это же число (опять мистика?).

Мне хорошо помнились Балашовские чтения в Оленегорске. Когда школьники выступали с музыкально-литературной композицией, поэт Викдан Синицын поставил к свечке на стол ведущих портрет Дмитрия Михайловича. Свеча была красной, и все увидели, как воск от нее стал стекать на портрет. Словно кровь, капли воска скатывались с его лба… Тогда это тоже показалось нам не случайностью, а позже узнали, что когда его тело было обнаружено местной милицией, лицо на самом деле было залито кровью…

В Петрозаводске я спросила его, что, если бы ему предложили жить в Москве, поехал? И получила отрицательный ответ: «Даже не примешивая политику, не поехал бы. Огромный город всегда делает мизерным любого отдельного человека. А это очень страшно. Не посмотрит Москва и на Дмитрия Балашова, на его имя, на заслуги перед Россией, раздавит».

В третьем Славянском Ходе «Мурманск – Великий Новгород – Валдай», посвященном памяти писателей, Ольга Николаевна передала нам для Трифонова-Печенгского монастыря икону Господа Вседержителя, история которой тоже непосредственным образом связана с именем Дмитрия Михайловича Балашова.

Однажды в 60-х годах в Карелии Балашов, зайдя по своим хозяйским делам на скотный двор, заметил брошенную на земле крепкую, прочную доску, подобные под машины кидали, чтоб те в грязи не вязли. Будучи мужиком мастеровым, заинтересовался, не пригодится ли она в хозяйстве. Колупнул сверху, а под грязью рисунок проглядывается. Схватил доску и домой, а после того, как они с матерью ее отмыли, то увидели лик Господа Вседержителя.

Решение о передаче иконы на Мурман пришло сразу, когда вдова обнаружила, что в ночь убийства мужа была ограблена квартира, а все иконы сняты и приготовлены к выносу. Тогда-то Ольга Николаевна поняла, что еще одной кражи не выдержит. Из церквей Дмитрий Михайлович иконы не брал, у бабулек не покупал. Он их находил, отдавал на реставрацию или реставрировал сам. Потому-то и пришло решение вернуть их все снова в лоно церквей. Одну отдала в Юрьев монастырь, другую – в Зеленогорскую церковь, третью – в приход отца Александра под Ленинград. Икона Господа Вседержителя передавалась на вечное поминание погибшего экипажа «Курска» и Дмитрия Михайловича.

И вновь, в сентябре 2003 года, имя Балашова широко зазвучало у нас в Заполярье. В рамках поездки победителей Областного литературно-исторического конкурса «Берег России» на Терский берег в селе Варзуга произошло открытие мемориальной доски Балашову, на которое из Новгорода и была приглашена вдова писателя Ольга Николаевна. Варзужане встретили и приняли ее как родную, как когда-то принимали Балашова – сердечно и радушно. Мурманский писатель и публицист Михаил Орешета, стараниями которого и была открыта эта мемориальная доска, рассказывал, что когда они везли ее через реку, на берег высыпала вся деревня. И не успели Михаил и Александр Арсентьев, скульптор, высадиться на берег, как женщины из поморского варзугского хора, лично знавшие Балашова, спросили: «Дмитрия-то привез?!». Михаил сразу и не понял, о каком Дмитрии речь, так это было сказано по-домашнему, будто должны они были прихватить какого-то Дмитрия с другого берега. Видя замешательство Орешеты, варзужанки ответили, не скрывая нетерпения: «Какого еще ты привезти должен, Балашова, конечно». «А, – протянул Михаил облегченно, – доску-то, привез».

Рассказывая это, Орешета просиял глазами: «Ты представляешь, они не доску встречали, для них Балашов до сих пор живой. И если честно, мы с Александром Арсентьевым, что доску эту делал, сразу так сильно запереживали, как она им? Глянется? Ничего, одобрили…»

На варзужской мемориальной доске писателю высечены слова Балашова: «Именно в Варзуге я понял, что такое настоящая русская культура», и это не праздная фраза, это начальный этап становления позже большого русского писателя.

Дмитрия Михайловича не стало. Мне не верится. Я разговариваю с ним, как с живым, и по сей день. Слушаю его голос, записанный на пленку, читаю в письмах его наставления: «Попробуй сперва рассказывать беспощадно, на время забыв о печати, цензуре, приличиях – обо всем. Ежели сразу себя ограничивать – ничего не выйдет. Литература – это всегда открытие и дерзость». Вспоминаю его детские василькового цвета глаза, молодое, без явных морщин лицо, которое необыкновенным образом будто бы светилось изнутри, какую-то внутреннюю, невидимую для многих незащищенность его души. Здесь люди не должны путать с духом, который был у писателя больше, чем просто сильным.

Он остается жить в нас своими произведениями, словом правды, жить в проводимых в Новгороде Балашовских чтениях. И с каждой поездкой в Великий Новгород происходит новая встреча с великим писателем нашей эпохи – писателем пассионарием – Дмитрием Михайловичем Балашовым.

Владимир Поветкин

Украсный мир