Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

Дмитрий свет Михайлович! Вы приходили в этот мир. Зачем? Обращая такой вопрос к Дмитрию Михайловичу Балашову, знаем: он на него ответил. Ответил горением всей своей жизни. На самом же деле мы вопрошаем себя: как понимали Балашова, что знали, а что только слышали о нем, о его поступках и устремлениях; как понимаем сейчас и что из его наследия может служить образцом; наконец, во имя чего мы собрались и намерены собираться на Всероссийских Балашовских чтениях?

Память о Балашове свежа, она не лишена противоречий, особенно, если снизойти к обыденной суете. И, понятно, должно пройти надлежащее время, когда, вчитываясь, вглядываясь в наследие Дмитрия Михайловича, мы вдруг словно заново услышим страстный его ответ – ответ как призыв:

«История – это, прежде всего, строительство жизни…»

Да! Балашов не всем угодил. Да! Он не безгрешен. Да! Не во всем ему хочется подражать. Однако вспомним и о том, что все это приложимо к каждому, кого великая всечеловеческая память выдвигает на лобное место почитания.

Убежден, что исследователи берут на себя подчас непоправимый грех, когда для широкого круга читателей смакуют некоторые факты из личной жизни, скажем, А. С. Пушкина или Ф. М. Достоевского. Читатель от подробностей такого рода не возвышается ни моралью своей, ни знанием, ни мудростью. Необходимо помнить, что опрокинутым у кого-то на кухне мусорным ведром, размноженным средствами печати, радио, телевидения, можно загрязнить весь мир.

Как у многоодаренных личностей, в распоряжении Балашова имелась широчайшая клавиатура ощущений, переживаний, познаний и, следовательно, соблазнов: с какими-то он был бессилен справиться, и потому искал им оправдание, а каких-то искренне не замечал и беспрепятственно устремлялся к тем свершениям, которые были по силам только ему и которые нынче как раз и являют собой первопричину Балашовских чтений. Итак, вот он, смысл чтений: постичь идеалы Балашова, ибо идеалы его чисты.

Да, история – это строительство жизни, а не серия мятежей. Так просто и ясно высказывался Дмитрий Михайлович в беседе с одним журналистом. И рассуждение его касалось только русской исторической литературы. Все так. Но вот еще что несомненно: строительство жизни – это и нормальное понятие Балашова о собственном предназначении в чудесном и одновременно неспокойном мире… Именно с таким ключевым понятием у Балашова оказались нераздельны и многократно усилены все его природные и приобретенные способности.

Балашов прославился как историк-романист. Многие его помнят как молниеносно отзывчивого публициста. В меньшей мере о нем знают как об исследователе народной культуры. Еще меньшее число людей догадывается о нем как о специалисте, знающем толк в стихосложении. Мало кто придавал серьезное значение его увлечению традиционными деревообрабатывающими ремеслами. И уж почти никто не готов увидеть в Балашове незаурядного художника.

А между тем все, чем бы он ни занимался, было в равной мере серьезно. Одно служило дополнением другому. Поэтому все, что здесь кратко и обобщенно перечислено, не должно разрушать цельного облика выдающейся личности. Он неповторимый писатель – потому что он блестящий оратор. Он настоящий историк – потому что он дотошный исследователь крестьянского быта и всего поэтического красноречия русского народа. Он поэт – потому что работал цветом как живописец и оживлял глину руками ваятеля. Он был художник – потому что всегда оставался очарован красотой женщины, красотой непоруганной природы. Он сын своей Родины – потому что он ее надежный духовный воевода. Он настоящий воин – потому что созидал мир.

Судьба повела Д.М. Балашова по необычному жизненному пути. Прочитавший всю мировую классику, благовоспитанный ленинградский интеллигент, – кстати, дед его за меценатство был удостоен титула почетного дворянина, – вдруг оказался в условиях физически и культурно искореняемой северной русской деревни. Он увидел обломки обрядовой свадебной, похоронной, календарной традиции. Он записывает песни, сказки, присловья. Записывает последних русских сказителей. Спешит запомнить и уразуметь все, что составляло понятие сельской цивилизации, той цивилизации, которая пришла из глубин тысячелетий и которая верой и правдой служила основой русской государственности, национальному самодостоинству и несла с собой самую близкую к природе красоту. И нормы человеческих отношений, и праздники, и одеяния, и ремесла – все здесь преисполнено здравого смысла и изысканнейшей красоты. Здесь жил и отчасти еще живет народ, о котором чванливые горожане поныне толкуют как о народе музыкально безграмотном. Но ведь и селяне, со своей стороны, о горожанах, воспитанных на образцах западноевропейской концертной ученой музыки, могли бы сказать как о крайне невежественных в области, например, классических народных песенных традиций. Но селяне из-за их извечной трудовой занятости, ибо они – кормильцы страны, а также из присущей им скромности молчат. Хотя кто-то же должен защитить истину! Как?

За истину можно вступиться лишь через познание обычаев, нравов и вообще истории родного народа, через распутывание иной раз почти мертвых летописных узлов, через рассекание идеологических тенет двадцатого столетия.

И Балашов уже вначале лукавых шестидесятых годов спасает от запланированного властями разрушения более ста храмов. «Я составил, – как позже он вспоминал, – письменное воззвание в защиту исторических памятников Карелии, под которым собрал подписи академиков, историков и писателей и которое затем передал в Центральный Комитет партии. Я знал, что кладу свою голову на плаху, знал, что руководители Карелии со мной расправятся, но верил, что мои действия вызовут большой шум, который спасет уникальные культурные ценности». Таким вот образом Балашов закладывал фундамент Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. И не его провинность, что Общество вскоре обюрократилось.

В те годы было бессмысленно мечтать, например, о том, чтобы Всесоюзная фирма грамзаписи «Мелодия» опубликовала голоса русских сказителей, пусть и последних. Но она это сделала, так как собиратель Д.М. Балашов, пробивая стену обывательского приспособленчества, смиренчества и чиновничьей трусливости, убедил в необходимости такой публикации ни много ни мало как министра культуры СССР Екатерину Алексеевну Фурцеву. На крупноформатных дисках, составляющих гордость золотой фонотеки России, записаны такие старины (былины), как «Дюк Степанович», «Илья Муромец и Сокольник», «Три поездки Ильи Муромца», «Добрыня и Алеша». Их сказывают нараспев Леонтий и Анна Чупровы, Еремей Чупров, Гаврила Вокуев и Василий Лагеев. Имена сказителей можно прочитать на дисках. Отсутствует лишь имя собирателя, но мы его знаем и будем благодарно помнить.

Издание трудов по народной культуре, в которых принимал участие ученый и гражданин Дмитрий Михайлович Балашов, как правило, было делом хлопотным. Вспоминаю его рассказы о несравненной книге «Русская свадьба». Ее крайне заволокиченная публикация состоялась, наконец-то, в 1985 году. Выход книги с оплатой в пятнадцать тысяч тогдашних рублей обеспечил сам Балашов. Однако издатели и тут, как говорится, нашлись: они направили основной тираж не в крупные магазины