Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

— Вам необходимо целиться вот сюда, — сказал им Фурлотти, показывая на затылки пятерых осужденных.

Таковым был весь инструктаж.

Доктор Ренато Карретто, тюремный врач, обошел умиравших, моля о конце бойни. Пареши упал на левый бок, крикнув: «Да здравствует Италия!» Из шести солдат, целившихся в него, попали только двое, и он был еще жив. Маршал де Боно повторил его возглас, но, как и Готтарди, был мертв. Маринелли, которого с трудом усадили на стул, взывавший к женщине по имени Джулия, тоже был еще жив. Подошедший Фурлотти с автоматом «беретта» добил умиравших.

Последним был Чиано. При подаче команды на огонь он повернул голову, чтобы посмотреть на происходившее, и был сбит пулями на землю.

Доктор заметил, что он еще жив. Майор Фурлотти спустил курок, но Чиано добит не был. Тогда Фурлотти дал еще очередь, целя в правый висок. Чиано вздрогнул и больше не шевелился.

Священник бесшумно вошел в кабинет диктатора, отметив про себя, что человек, сидевший за письменным столом не поднимая головы, был объят страхом. Дуче знал, что дон Джузеппе Чиот, седобородый капеллан веронской тюрьмы, провел последнюю ночь вместе с осужденными и мог рассказать ему о том, что его интересовало.

— Как произошла эта трагедия? — спросил Муссолини резко.

— Так, как вы этого и пожелали, — ответил священник.

Дуче поднял на него глаза:

— Что вы имеете в виду — я?

— Те, кого вы вызвали на заседание большого совета, осмелились дать вам совет, — жестко произнес дон Джузеппе. — А вы вынесли им смертный приговор.

При этих словах Муссолини вскочил на ноги.

— Вы игнорируете тот факт, что приговор вынесли судьи, — попытался он оправдаться.

— Никто не осмелился бы вынести такой приговор без вашего согласия, — возразил священник.

Спокойно, без боязни дон Джузеппе сказал диктатору, что тот спутал измену фашизму с изменой Италии.

— Итальянский народ уже давно различает это, — продолжал капеллан. — Могу даже сказать, что это — мнение каждого.

Муссолини снова сел и обхватил свою голову руками: он не был в этот момент дуче.

— Как они провели последнюю ночь? — выговорил он, облизывая сухие губы.

Все они, вспоминал священник, были близки к Богу. Внутри тюрьмы, хотя там постоянно хлопали двери и раздавался топот ног, было очень спокойно, даже необычно спокойно. Двери камер были открыты, и они все собрались в камере де Боно, чтобы провести ночь вместе. А говорили они о… высказывании Платона о бессмертии души… о последнем вечере… о Христе в Гефсиманском саду.

Собравшись в кружок около горевшей печки, они говорили о странных, почти мистических вещах. Карло Пареши высказал последнее пожелание, чтобы его зеленая шаль была бы положена на его тело, прикрывая его. Де Боно вспомнил свою солдатскую молодость: шестьдесят лет назад, будучи зеленым лейтенантом, он присутствовал на званом ужине в Кастельвеччио, где теперь суд приговорил его к смертной казни за государственную измену.

— Увидим ли мы Мадонну сразу же после смерти? — просто спросил он дона Джузеппе.

Чиано сохранил свою ожесточенность до самого конца.

— Я никогда не доставлю Гитлеру и Муссолини этого удовольствия, — заявил он, когда им всем было предложено подписать прошение о помиловании.

Только мнение Туллио Джианетти, что тем самым он нанесет вред шансам своих товарищей, заставило его в конце концов поставить и свою подпись.

— Вы должны были знать об этом, — настойчиво произнес дон Джузеппе. — Ваш зять обвинил вас в жестокости за то, что вы не проявили милосердие. Лишь де Боно несколько изменил его настроение, положив ему руку на плечо и сказав, что всем им предстоит предстать перед Божьим судом. «Вы правы, — ответил ему Чиано. — Нас всех подхватил один и тот же ураган. Я умру без злобы в моей душе — передайте это моим близким».

Дрожа всем телом, Муссолини прервал его.

— Он сказал: «Передайте это моим близким?»

— Да, — подтвердил священник, — и вас он тоже имел в виду.

Долгие секунды Муссолини молча смотрел на дона Джузеппе. Затем горе охватило его, и он упал головой на стол, содрогаясь конвульсивно в плаче.

И Чиот подумал: «А ведь прошение, по всей видимости, так и не было ему передано. Он даже его не видел, хотя и не желает в этом признаться. И боится показать, что находится во власти таких людей, как Козмин».

Кларетта Петаччи потом подтвердила, что Муссолини ждал это прошение всю ночь, звоня ей чуть ли не каждый час.

— Обратите свои страдания к Богу, — посоветовал ему Чиот. — Вам придется испить чашу горечи до дна.

Муссолини с мокрыми от слез глазами схватил его руку, попытавшись улыбнуться.

— Они простили меня, не так ли? — просительно произнес он, крепко держа священника за руку. Спустя несколько секунд добавил, видимо пытаясь сохранить чувство собственного достоинства: — Не говорите никому о том, что вы видели здесь.

Чиот посмотрел на человека, которого Гитлер четыре месяца назад назначил гауляйтером Северной Италии. «Он ведет себя как ребенок, — подумалось ему, — хотя и представил себе узников Вероны в их последний час».

Глава 10

«Они называют меня Бенито Квислингом…»

23 января 1944 года — 18 апреля 1945 года

Личный секретарь Муссолини Джиованни Дольфин усмехнулся. Прошло всего четыре дня с момента посещения дуче доном Джузеппе, как у него появился другой священник. Ожидавшие в приемной министры и генералы молча пропустили его в кабинет Муссолини. Даже министр культуры Фернандо Меццасома, сопровождавший его, вышел, оставив их одних.

Они знали друг друга. В 1920 году Джиусто Панчино, сын миланского железнодорожного мастера, помогал распространению газеты «Иль Пополо» и был постоянным партнером Эдды в играх в полицейские и разбойники и им подобных в парке замка Сфорцеско. В 1941 году он, будучи молодым священником, встретился с Эддой в военном госпитале в Дерми в Албании, в котором она работала медицинской сестрой. Вполне естественно, что она познакомила его с дуче, когда тот приехал на фронт.

Муссолини поставил перед Панчино две задачи: отыскать Эдду, бежавшую в Швейцарию за два дня до приведения приговора над осужденными в Вероне в исполнение, и попытаться достичь примирения.

«Дуче, — написала Эдда в своем письме, переданном отцу Марчезе Пуччи, — я до сегодняшнего дня ждала, что вы проявите хоть в какой-то степени гуманность и справедливость. Если Джалеаццо не окажется в Швейцарии в течение следующих трех дней… все, что я знаю, и все имеющиеся у меня доказательства будут использованы против вас бескомпромиссно…»