Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

С этого момента Эдда находилась в постоянном напряжении. И вот теперь она уподобилась горбуну, прикрепив на спине и под грудью восемь дневниковых тетрадей Чиано.

Ей никогда не удалось бы проделать задуманное без помощи Марчезе Эмилио Пуччи, галантного авиатора и ее постоянного компаньона. Именно Пуччи выехал в Рим в сопровождении Хильдегард Беец и двух агентов службы безопасности, где изъял под паркетом пола в комнате, где в дневное время находились слуги, документы Чиано. Их он доставил в Верону, спрятав в своем пальто. Генерал Харстер не возражал получить лишь часть из них, но приказал их скопировать, частично перевести на немецкий язык и отправить в Берлин Кальтенбруннеру для оценки. 6 января начальник имперской службы безопасности дал ответ — можно начинать осуществление операции «Граф».

В 8.30 вечера под предлогом предотвращения попытки освобождения Чиано итальянскими патриотами Харстер должен был послать отряд эсэсовцев для занятия тюрьмы. Среди них будут находиться два специальных агента, вызванные из Голландии, — специалисты по бесшумному снятию часовых и ликвидации опасных свидетелей. Так что Кальтенбруннер сможет доложить Гитлеру: Чиано освобожден итальянцами. В 9 часов вечера граф, агенты и Хильдегард Беец должны быть на десятом километре шоссе, ожидая прихода Эдды с деньгами и драгоценностями для мужа. Ему предстоял перелет с первого же контролируемого немцами аэродрома — предположительно Инсбрука — в Будапешт, а оттуда — в трансильванское поместье графа Фестетика, который состоял в контакте с Кальтенбруннером.

Когда после этого придет сообщение, что Чиано оказался в Турции, воспользовавшись тайными эсэсовскими тропами, Эдда должна будет вручить остающиеся дневники фрау Беец.

Но в этот морозный вечер у дочери дуче все шло не так, как должно было быть. Когда Эмилио Пуччи привез дневники из Рима, она спрятала их у одного из друзей семьи в Варезе — населенном пункте, находившемся неподалеку от озера Комо. Забрав их, она на автомашине Пуччи направилась во вторую половину дня в Верону. Однако неподалеку от Брешии спустило заднее колесо, и ей пришлось идти дальше пешком…

Увидев километровый столб с цифрой десять, она поблагодарила подвезшего ее водителя и вышла в снежную круговерть. «Идет ли все по плану?» — думала она. Кругом было тихо, и Джалеаццо видно не было.

В напряжении Эдда прислонилась к дереву, росшему у обочины. Вдруг на шоссе мелькнул слабый лучик карманного фонаря. Это, видимо, Джалеаццо! Но тут же ее обуял страх. Что, если Хёттль обманул ее, и Чиано никогда не будет освобожден? А сейчас они собираются арестовать ее и забрать дневники. С бьющимся сердцем она скрылась в кустарнике. Лучик, однако, оказался светом фар проехавшего мимо автомобиля. Эдда вновь встала во весь рост.

Она потеряла счет времени. Но вот, словно дух из-под земли, показался какой-то рабочий на мотоцикле.

— Женщина! — воскликнул мотоциклист. — Неподалеку, видимо, находится дом, где можно обогреться?!

— Было бы неплохо, — с юмором ответила Эдда, — но дома-то здесь нет.

Время тянулось бесконечно долго. Наконец, со стороны Брешии к ней подъехал грузовик. Словно лицо3 перебирающееся с места на место, пользуясь попутными машинами, она подняла руку… Часы на окраине Вероны показывали 5 часов утра.

Через четыре часа и пятнадцать минут Джалеаццо предстал перед трибуналом, приговорившим его к смертной казни.

Ручной звонок прозвенел, отдавшись эхом в холле постройки четырнадцатого века. Когда девять одетых в черное судей вошли в зал заседаний в Кастельвеччио, публика и обвиняемые вскочили на ноги. Председательствующий в алой накидке объявил о начале заседания веронского трибунала.

Была суббота 8 января 1944 года. В этот день, необычайно холодный, лед сковал речку Адидже, протекавшую под стенами старого замка, снег толстым слоем лежал на бастионах. Хотя на судьях под мантиями были надеты пальто, они все же мерзли. Справа от них, в углу зала, находились обвиняемые — Джалеаццо Чиано в дождевике, старый маршал де Боно, закутанный в шерстяную шаль, остальные — в костюмах.

Многих присутствовавших пробирал озноб, и не только от холода. Трибунал носил формальный характер, и все это хорошо знали. Даже сама обстановка говорила о спланированной трагедии: с черными бархатными занавесями окон зала резко контрастировали белые, как черепа, пучки прутьев ликтора и алая скатерть на судейском столе. Характерно, что почти все судьи пытались было освободиться от своих обязанностей. Ренцо Монтана считал, что предстоявшее заседание будет носить «характер мщения, а не правосудия». Франц Паглиани, врач по профессии, заявил секретарю партии Паволини:

— Задача врача заключается в спасении жизни пациента, а не в вынесении ему смертного приговора.

Мало кто из обвиняемых рассчитывал на благоприятный исход. Им не были предоставлены даже адвокаты для защиты. Один только маршал де Боно передал из тюрьмы своей кузине: «Остается дня три. Постарайся, чтобы к моему возвращению был готов хороший ужин».

Остальные разделяли горечь Чиано, который написал Эдде 6 января: «Ты все еще вынашиваешь иллюзию, что я через несколько часов буду свободен, и мы снова будем вместе, для меня же начинается агония».

За двадцать четыре часа до вылазки Эдды к десятому километру шоссе Хильдегард Беец сообщила Чиано ужасную новость: операция «Граф» отменялась. Настороженный сообщением Риббентропа и Геббельса о готовящемся заговоре, Гитлер вызвал к себе Гиммлера и Кальтенбруннера, потребовал от них признания и сурово отчитал. Позвонив генералу Харстеру в Верону, фюрер предупредил его:

— Если Чиано удастся бежать, вы заплатите за это собственной головой.

Когда Кальтенбруннер попытался оспорить решение Гитлера, фактически приговорившего Чиано к смерти, фюрер лишь громко рассмеялся:

— Муссолини никогда не позволит отправить отца своих любимых внуков на смерть. В этом заключается одна из особенностей итальянцев.

В действительности же Гитлер ошибался. Еще за два месяца два представителя старой гвардии, заседавшие в здании префектуры Вероны — во дворце Скалигеро, приговорили шесть жителей города к смертной казни. Это были Пьетро Козмин, очкарик, бывший офицер флота, сам болевший раком легких, и майор Никола Фурлотти, тоже носивший очки, говоривший всегда полушепотом, начальник городской полиции. В тот день, когда Козмин объявил себя префектом с пистолетом в руке, он вместе с Фурлотти решил: если Чиано по протекции Муссолини будет освобожден, он должен будет умереть от рук Фурлотти по дороге из Кастельвеччио в тюрьму.