Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
Через какое-то время с востока из‑за Уральских гор появилась темно-свинцовая туча, она шла и пересекала путь бело-золотистого облака. Подошла к нему, соединилась с ним, и полился на землю теплый благодатный дождь. Так и небо оплакивало могилку Тани своими слезами, а вскоре начавшийся ветер запел свою панихидную песнь в карликовых березках тундры. Вечная память тебе, Таня, жертве социальной несправедливости! Прощай, незабываемый мой друг и товарищ — наша любовь победила нашу судьбу угнетенных и оскорбленных, и только любовь создает в жизни рода человеческого прекрасную жизнь во всем, что существует!
[Неверноподданный гражданин]
Я встал с колен и пошел в квартиру Николая Павловича, моего друга. Жена его обещала каждый год приходить на могилку Тани и приносить цветы. А вскоре пришел пассажирский поезд. Простился с Николаем Павловичем и его женой и выехал из Хановея в г. Канин. Приехал в Канин, от работы освободился, короткие сборы, короткое прощание с Павлюком и другими друзьями, оставшимися работать на Крайнем Севере, ибо «хороша страна Россия, а Печора лучше всех!». Потому что туда, на север, мало кто приезжает на работу добровольно, а потому рады, что остаются там работать отбывшие срок заключенные, да и начальство там всех ведомств проще смотрит на бывших заключенных, тогда как в России власти всех ведомств не жалуют бывших заключенных, тем более по пятьдесят восьмой.
И все же как-то грустно было мне покидать эти суровые края, где столько лет прожито и так много выстрадано, где в то же время познал я красоту любви бессмертной, да и то печалило, что поеду работать в Смуровскую область вдали от родных и любимого сына, и к тому же «с чертой оседлости», а так хотелось жить и работать в Смурове — второй моей родине. Мой товарищ по комнате и несчастью, Иван Иванович, на машине довез меня и мой скудный багаж до станции Печора. Пожелав ему возвращения домой к семье в Луганскую область, купил билет и выехал по маршруту Печора — Котлас — Киров — Горький — Смуров. Теперь, возвращаясь с севера дальнего в сторону южную, смотрел в окно вагона, но сердцем не говорю, что «здравствуй, жизнь!».
Приехал в Смуров к сестре на дачу, днем посещаю родных и знакомых в городе, а ночью сплю в саду под вишнями, где Иван Матвеевич любезно устроил мне кровать — топчан из досок. Повидался несколько раз с сыном, съездил к брату в Ставрополь. Прошло две недели, надо жить, а чтоб жить, надо иметь хлеб, а чтоб иметь хлеб, надо работать.
Пошел в облздрав просить место работы в любой глухомани области, в любой Закаталовский район[226] согласен поехать на работу. В отделе кадров, как и в первый раз, встретили меня с расширенными глазами — зрачками, как будто удав явился к ним поступать на работу. Требуют подлинник диплома, но его у меня нет: он был изъят при аресте и пропал где-то в анналах госбезопасности или просто уничтожен, но со мной были трудовая книжка и профсоюзный билет и десятки врачей, знающих меня по работе до ареста много лет. А чиновница-бюрократка, заведующая отделом кадров облздрава Пахомова, как все заведующие в учреждениях и заведениях отделами кадров, является негласным ставленником органов госбезопасности, то она просто не хотела говорить со мной: «Нужен подлинник диплома!» А его у меня нет.
Иду в облархив, там дают мне справку, что в таком-то году я окончил Смуровский медфак — для заведующей кадрами это пустой звук. Вспомнил, что в каком-то году я снимал копии с диплома для лечебного учреждения. Пошел в областную нотариальную контору, назвал примерно последние годы до ареста. Там посмотрели кое-как и сказали, что копии диплома у них нет. Тогда начались мои хождения в поисках подлинной копии с диплома в горздраве, в поликлиниках города, где когда-то работал, в железнодорожном лечебно-санитарном отделе, в лечебном железнодорожном объединении, обращался в областной отдел госбезопасности.
Так продолжалось две недели моего хождения по лечебным учреждениям, и каждый раз, каждый день, когда я возвращался из города к сестре на дачу, Иван Матвеевич и сестра спрашивали меня: «Ну, как дела?» Я говорил: «Пойду еще завтра». А завтра то же, что и вчера.
Наконец, Иван Матвеевич, видя мои бесполезные хождения в город, сказал: «Видно, плохие дела у тебя». Что делать? Диплома нет, и копии с него не находится! Не придется ли ехать без конвоя туда, где работал за пайку хлеба десять лет? Не зря в концлагере перефразирована песня: «Хороша страна Россия, но Печора лучше всех!» Вся планета Земля и весь существующий на ней социальный беспорядок стал еще более отвратителен: господство одних над другими во имя диктатуры, идолопоклонства, угнетения и насилия над человеком и обществом народов, где кто кого может, тот того и гложет.
Свобода, равенство, братство, содружество в сытых хлебах духа и тела практически в условиях государственной власти, а тем более диктаторской являются обманом и надувательством человека и общества народов, где меньшинство господствует над большинством, над теми, кто все производит, но мало получает производимых земных благ. В основе всякого господства диктатуры — узаконенный грабеж трудящихся, на ком держится жизнь на Земле. Следовательно, для справедливого социального существования человеку и обществу необходимо освободиться от господства одних людей над другими, а для этого надо уничтожить основу основ всех бед в обществе народов, частную и государственную собственность, ибо государственная власть — злейший враг человека и общества с древнейших времен.
Если в юности и зрелости я верил в любовь к ближнему, то теперь, изведав жизнь во всей ее полноте, отказался от шаблонной любви к ближнему: разве может человек любить другого, если
