Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

Глава девятнадцатая

В Польше на нелегальном положении

Теперь война для меня закончилась. Потсдамская конференция, проходившая с 17 июля по 2 августа 1945 года, поставила точку в последнем акте силезской драмы. Союзники отняли Бреслау у Германии и отдали Польше. Впрочем, польский флаг начал развеваться над городской стеной еще в середине мая. Город Бреслау даже перестал называться этим именем, он получил польское имя Вроцлав. Его 700-летняя культура была отдана полякам и польскому правительству, которые могли распоряжаться ею по своему усмотрению. Германия потеряла одну из столиц своей империи.

И это не было неожиданностью. Судьба восточных провинций Германии была решена еще на Ялтинской конференции в феврале 1945-го. Союзники делили их, словно военные трофеи. И хотя Польша потеряла ряд территорий, которые отошли к Советскому Союзу, ее границы расширились на 250 километров за счет передачи полякам немецких земель. Возможность подобного решения обсуждалась еще в ходе Тегеранской конференции в начале 1943 года, где Уинстон Черчилль сухо сказал: «Ничего не поделаешь с тем, что приходится наступать на пальцы немцам».

Происшедшее привело к принудительной конфискации собственности и изгнанию с родных земель 15 миллионов немецких жителей. В результате этого погибло три миллиона людей. «Земля смерти от Одера до Нейссе, где творится беззаконие» — так сказал об отданной Польше территории журналист Роберт Юнг 26 ноября 1945 года на страницах цюрихской газеты «Вельтвохе».

Я был освобожден из плена 20 сентября 1945 года. Мне была выдана справка об освобождении и буханка хлеба. В Бреслау мне разрешалось оставаться в течение всего 24 часов. Но я нелегально пробыл там целый год. Перед освобождением мне сказали: «Дуй домой!» Но где теперь был мой дом? Я не хотел и не мог вернуться в Голландию, какой она стала после войны. Я знал, что официальные власти Голландии во время войны были на стороне Советского Союза. Основываясь на этом, я решил, что вернувшихся на родину добровольцев войск СС в Голландии не может ждать ничего, кроме репрессивных мер. Позднее выяснилось, что я ничуть не ошибся в своем предположении. Однако, даже оставаясь в Бреслау, мне нужно было найти себе новый дом.

Признаюсь, радость буквально переполняла меня, когда я оказался на свободе. Наконец-то свободен! Свободен! Теперь я мог жить без русских надзирателей и запертых дверей неволи. Армейская дисциплина и постоянный страх смерти военных лет также больше не давили на меня. Я был предоставлен самому себе. Впрочем, со мной не было не только русского конвоя, но и моих надежных товарищей, с которыми можно было пережить любые беды. Неожиданно я ощутил страшное одиночество. Но затем ко мне пришло осознание того, что теперь я должен самостоятельно выработать стратегию выживания в эти непростые годы. Она, без сомнения существовала, но мне еще только предстояло ее найти.

Моя униформа к этому времени превратилась в лохмотья. Я был похож на бродягу. Но именно это делало мой вид схожим с обликом разрушенного города. Я зашагал к дому молодой военной медсестры, жившей в Бреслау. Она получила освобождение немного раньше меня и теперь жила со своей матерью в пригороде Карловиц. Выйдя на свободу, она смогла отыскать мои личные вещи (это был мой дневник и дорогие для меня старые фотографии), тайно вынести их из госпиталя и спрятать в надежном месте.

Дома у этой медсестры я переоделся в костюм ее брата, которые не жил с ними тогда. Теперь я мог выйти на улицу. Правда, делать это было опасно и в гражданской одежде, поскольку свирепствовал польский террор. Каждого молодого человека моего возраста неизбежно подозревали в том, что он был солдатом. А если ты давал им слабину, то поляки тут же разрывали в клочья твою справку об освобождении.

В конце войны польская милиция, официально именовавшаяся «органом общественной безопасности», согласно задумке коммунистов должна была поддерживать в стране новый социалистический режим. Однако среди новоиспеченных милиционеров оказался довольно высокий процент криминальных элементов, которые нередко занимались откровенным грабежом. Одеты польские милиционеры были в кожаные куртки, хотя порою позволяли себе наглость напяливать на себя немецкую униформу и носить немецкое оружие. Они ощущали свое господство над остальным населением и обворовывали его и днем, и ночью. Многим из милиционеров за время войны не довелось даже понюхать пороха, но они все равно считали себя «победителями», которым все позволено.

Как ни странно, но в этой обстановке польского террора именно представители воцарившейся в стране советской власти становились спасителями немцев, живших в Бреслау. Последние очень быстро нашли верную систему действий. И теперь, когда поляки пытались ворваться в немецкое жилище, его обитатели тут же предупреждали соседей криками и звоном посуды, те поднимали такой же шум, и сигнал о вторжении польских бандитов, переходя от дома к дому, распространялся по всей улице и в итоге доходил до какого-нибудь командира русской части, находившейся в Польше. Последний тут же высылал на автомобилях солдат, которые были только рады возможности задать трепку полякам. По отношению к ним иваны были безжалостны и часто открывали огонь.

Здесь следует заметить, что русско-польские отношения и прежде не были хорошими, но когда Советский Союз «освободил» Польшу от ярма фашизма, чтобы заменить его ярмом коммунизма, они стали еще хуже. Взаимная ненависть между русскими и поляками выливалась в каждодневные убийства с обеих сторон. Неудивительно, что так называемый мир, наступивший после войны, только усилил психологический кризис, в котором пребывали многие люди. Количество самоубийств превысило даже уровень, наблюдавшийся в Бреслау во время осады.

Общий уровень смертности был катастрофическим, особенно среди детей и стариков. Одной из причин этого стало и отсутствие элементарных гигиенических условий. Люди гибли как мухи от тифа, тифозной лихорадки, дизентерии и дифтерии. Первыми жертвами этих болезней всегда становились младенцы. А дети постарше и взрослые очень часто умирали еще и от недоедания.

При этом поляки очень быстро заполнили до отказа центральную тюрьму на Клечкауэрштрассе людьми, арестованными по ложным обвинениям. Многих из них ждала страшная смерть в застенках. Один из немецких железнодорожников был помещен туда по сфабрикованному обвинению в том, что он возглавлял гестапо Бреслау. Ему не помогло даже служебное удостоверение железнодорожника. В ответ на протесты несчастного, его очень сильно ударили в область гениталий и стали избивать полицейскими дубинками. Это продолжалось до тех пор, пока он не подписал признательные показания.