Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

К моему счастью, в передней и подвалах бывшей биржи труда оказалось огромное количество книг. Я очень обрадовался, когда нашел среди них и книги на голландском. Скорее всего, они когда-то хранились в библиотеке биржи, чтобы их могли читать иностранные рабочие. Я читал все интересное, что мне удавалось найти. Книги помогали мне переноситься в чужие страны, где я никогда не был. А еще я прочитал все то, что мне было интересно раньше, в частности, стихи и другие произведения Шиллера.

В результате мне удалось по-новому посмотреть на мир. Я вновь научился радоваться солнечному теплу, пению птиц и кружащим над травой разноцветным бабочкам. Подобно маленькому ребенку, я мог следить за жуком, который полз по песку. Все это позволяло мне хоть немного отвлечься от терзавших меня тревог за мою семью, оставшуюся в Голландии. Я по-прежнему ничего не знал об их судьбе. Но мне нужно было выработать в себе немного оптимизма и ясность сознания, чтобы не стать жертвой «синдрома узника».

Мои товарищи из других частей, особенно те, кто был постарше, всячески подбадривали и поддерживали меня. Они обсуждали со мной, что довелось пережить им самим. Они делились со мной своей жизненной философией, и это очень помогало мне. Особенное успокоение мне приносили разговоры с Карлом-Хайнцем Корфильдом, который попал в наш госпиталь с раненой ногой, и с помощником хирурга Марквартом Михлером. Как я уже говорил, последний очень много сделал для меня, и у нас установилась близкая дружба, продолжавшаяся долгие годы.

Поскольку война закончилась уже несколько месяцев назад, то иваны перестали быть столь фанатичными и жестокими. Они стали относиться к пленным более мягко, а некоторые из них даже сочувствовали положению, в котором мы оказались. У себя в госпитале мы организовали оркестр. Правда, большинство инструментов у нас были самодельными. Но тем не менее среди нас были профессиональные музыканты, и они играли на них свой личный репертуар. Среди нас оказался и фокусник. Он показывал нам удивительный трюк, когда один из наших товарищей на наших глазах исчезал из деревянного ящика. Но что бы случилось, если б он исчез на самом деле и не появился на перекличке на следующий день? Мы смеялись при этой мысли, представляя негодование русских.

Через некоторое время мы снова были перемещены на новое место. Теперь мы оказались в церковном пансионе Хедвигштифт. И там нас остригли, как овец! К этому моменту все мы уже успели заметить, как были пострижены сами русские военные. Головы рядовых солдат были выбриты, сержанты были очень коротко пострижены, а офицерам дозволялось стричься так, как они захотят. Это было обусловлено медицинскими мерами против вшей. Тем не менее мы протестовали против подобной стрижки нас самих. Но русские лишь ухмылялись в ответ на наши протесты:

— Побреете головы — не будет вшей! Давай, давай!

Тех из нас, кто продолжал протестовать, обривали насильно. Я счел это слишком унизительным, и также отказался стричься. Однако у меня было преимущество: я был голландцем. Благодаря этому, меня не стали стричь принудительно, но я должен был сам доложить об этому их начальнику.

Появились двое русских, которые должны были сопроводить меня к нему. На них были голубые фуражки, и это означало, что они из НКВД. По пути их лица были непроницаемыми. Начальник, оказавшийся в звании капитана, сразу начал допрашивать меня:

— Как тебя зовут? Ты не немец, значит, ты из СС?

Я понял, к чему он клонит, и стал косить под дурачка, повторяя на ломаном русском:

— Я не понимаю. Я не понимаю.

Мои слова привели капитана в ярость. Он приказал мне снять куртку и рубашку, которые мне не разрешили даже положить на стоявшую в комнате койку, чтобы по ней не разбежались вши из моей одежды.

Стараясь быть убедительным, я объяснял капитану, что шрам на моей руке — результат попадания шрапнели. Но он не поверил мне:

— Ты эсэсовец!

При этих его словах меня снова подхватили двое русских с непроницаемыми лицами, и вскоре я был пострижен точно так же, как и мои товарищи.

Я надеялся, что на этом инцидент исчерпан. Но, как выяснилось, я ошибался. Теперь меня считали отмеченным «печатью Каина» и отделили от остальных. Однако я пробыл в одиночестве совсем недолго, поскольку была начата охота и на других солдат СС. Охранники в поисках татуировок заставляли пленных снимать рубашки и показывать им левую руку, чтобы вычленить членов СС. Они прочесывали все здание, чтобы проверить каждого из содержавшихся в нем пленных. Тем не менее некоторым все-таки удалось спрятаться от проверки в подвалах. Однако нас все равно собралось достаточное количество (только в одном помещении, где я содержался, было двадцать пять человек), и начальник госпиталя нашел способ использовать нас в своих целях.

Вплоть до этого времени некоторым из пленных удавалось совершать побеги. Теперь же было объявлено, что за каждого сбежавшего один из нас будет расстрелян. Мы надеялись и молились на солидарность наших товарищей. И надо сказать, что, хотя мы находились под особым арестом в течение шести недель, наши товарищи нас не подвели и за это время не произошло ни одного побега.

После этого мы, бывшие под особым арестом, и все остальные пленные, находившиеся в Хёдвигштифте, снова были перемещены на новое место. В связи с хлопотами по организации нашего перемещения русские на короткое время забыли об охоте на эсэсовцев. Нашим местом назначения был монастырь сострадательных братьев. Для меня это место оказалось последним, куда я попал в качестве военнопленного.

В монастыре нас должны были рассортировать для отправки в Сибирь. Судьба каждого военнопленного решалась комиссией из русских врачей, в которой были как мужчины, так и женщины. Монастырь очень хорошо охранялся. Среди монахов, в полном соответствии с названием их монастыря, мы встретили сочувствие к нашим судьбам. Большинство из них говорило по-польски, и на этом языке они пытались разговаривать с нами. Но, к сожалению, они ничем не могли нам помочь.

Через некоторое время нам стало известно, что когда комиссию возглавляет один доктор, а точнее — докторша, то очень немногим удается избежать путешествия в «советский рай». Страх охватывал каждого из наших бойцов, когда его имя оказывалось в списке в тот день, когда эта женщина, которая была в звании майора, возглавляла комиссию. Выглядела она, как типичная русская. Ее огромную грудь обтягивала гимнастерка. Никогда, даже в самые жаркие летние дни, ее нельзя было увидеть без шапки с красной звездой, из-под которой виднелись по-армейски коротко постриженные темные волосы.