Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов
Архиепископская казна новгородская, называемая еще «софийской», была необычайно богатой. Владыки накапливали средства длительное время, используя их на разные нужды по своему усмотрению, в том числе и для дорогих подношений влиятельным лицам. Дары эти были невероятно богатыми. Когда Иоанн Васильевич женился на Марии Черкасской в 1561 году, то Пимен Новгородский прислан в дар два золотых креста, «в 370 рублей», два образа в серебряных окладах, «в 170 рублей», да двум царевичам два образа в 80 рублей, да еще 40 золотых, т. е. по меркам того времени – целое состояние[512].
В 1480 году дед Иоанна Грозного Великий князь Иоанн III прогневался на владыку Феофила, отправил его в Москву, куда перевез и казну его: золото, серебро и изделия из них. В 1524 году, когда архиепископом был поставлен Макарий, Великий князь Василий III вернул казну в Новгород. Казна оставалась при Софийском соборе до 1570 года, когда Иоанн IV окончательно ликвидировал этот, неподотчетный центральной власти финансовый ресурс.
Интриган и лжесвидетель Пимен Новгородский был арестован и препровожден в Александрову слободу, лишен сана, а затем был отправлен в Веневский монастырь, где вскоре и скончался. Лишились свободы и жизни многие другие новгородцы, на которых пали подозрения в сношениях с врагом или «злоумышлением» на Царя. Было подвергнуто пыткам и казнено значительное число людей, но точное число их никогда не было установлено.
Естественно, что иностранные недоброжелатели и различного рода русофобски настроенные «специалисты» многократно преувеличивали число жертв. Как это: в «дикой Московии» убито меньше людей, чем в «просвещенной» Франции за одну Варфоломеевскую ночь? Некоторые дописывались до полного абсурда. Упоминавшийся не раз английский «современник» Иоанна Джером Горсей полыхал просто гневом юной, невинной монахини и писал о том, что Новгород был «залит кровью 700 тысяч убитых мужчин, женщин, детей; мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов, куда они были сброшены. История не знает столь ужасной резни». Из этого пассажа явствует, что Горсей не только не знал истории других стран, но и «позабыл», видно, и историю своей собственной.
Что же касается Руси, то здесь все умышленно извращено. Он уверял, что был в Новгороде. Но раз это так, то неужели англичанин не увидел, что город тот насчитывал примерно 30 тысяч жителей. Откуда же взялись указанные «сотни тысяч»? К тому же на дворе стоял январь, лютовали морозы и никого «в реку» сбросить просто не представлялось возможным. Но ведь когда лгут, то часто, как в данном случае, логики не найдешь.
Не менее лживыми являются и «свидетельства» немцев-перебежчиков Таубе и Крузе, писавших, что «река Волга (!!! – А.Б. Новгород располагался на реке Волхов) так наполнена мертвыми телами, что окрасилась в этом месте в цвет крови и должна была остановиться у мостов»[513]. Глупость несусветная…
С XIX века начались подсчеты числа погибших в Новгороде в 1570 году, которые продолжаются до настоящего времени. Ясно было, что «700 тысяч» – цифра баснословная, что все население северо-западной Руси вряд ли достигала такого показателя. Появились более «умеренные» величины, построенные на умозрительных экстраполяциях: 70, 60, 40, 20, 15 тысяч. Фальшивые «показатели» до сего дня производят[514]. Общее число погибших во время «новгородского дела», длившегося шесть недель, составило, по данным царского Синодика, около 2000 человек. Исследователь Синодика Р.Г. Скрынников в одном случае написал, что в Новгороде погибло 2170–2180 человек, а в другом, что «погибло от 2000 до 3000 человек»[515]. Поименные же данные, приводимые в его же книге, оказываются значительно ниже, а общий «новгородский список» включает лишь несколько сот имен[516].
При этом надо учитывать, что были казни по приговору царскому, те самые имена, которые занесены были потом в Синодик, а случились по произволу опричного воинства, санкцию на которые Самодержец не давал. Он лишь призывал искоренять «измену» и «крамолу», а подручные старались как могли и использовали свои права «казнить и миловать» по собственному разумению. Это самоуправство «доверенных друзей и братьев» и привело в конце концов к казни всех сколько-нибудь заметных лидеров Опричнины, кроме думного дворянина Малюты Скуратова-Бельского, убитого в бою при штурме Вейсенштейна (Пайды) в Эстляндии 1 января 1573 года. К нему Иоанн расположения не потерял: тело было перевезено для погребения в Иосифо-Волоколамский монастырь и на помин души Царь пожертвовал несколько сот рублей. Мало того: вдова князя получала оклад мужа – случай беспрецедентный в истории того времени[517].
Царь покинул северо-западные пределы своей державы в конце февраля 1570 года, а буквально через несколько недель обрушилось на эти районы страшное несчастье – моровая язва, или чума. Люди погибали без числа, без имени и церковного отпевания. С чумными запрещено было общаться и запрещено было отпевать при погребении. Да и самого «погребения» не было: людей складывали в ямы, где придется, часто за городской чертой. Археологические раскопки в XX веке обнаружили массовые захоронения у новгородского Рождественского храма, где находились останки примерно десяти тысяч человек. Находка стала тут же «аргументом» – вот они «жертвы тирана». В последнее время эти глупости уже не озвучивают; исключить из поля зрения чуму, о которой осталость множество документальных свидетельств, невозможно.
Чума в 1566 году начала распространяться из Полоцка[518]. Туда она явилась из Западной Европы; это был «дар Запада». По разным подсчетам, от чумы за 1568–1571 годы погибло на северо-западе и в центре России от 300 до 500 тысяч человек. Цифры колоссальные, если учитывать, что общее население России составляло примерно 7–8 миллионов. Некоторые авторы, говоря о людских потерях той поры, ничего не говорят о чуме, а только о «зверствах кровавого тирана» и его опричников, хотя ведь должно быть ясно, что это не одно и то же.
О том, как подручные Царя использовали свое положение «неприкасаемых» в личных целях, выболтал Генрих Штаден, тот самый, кому после отмены Опричнины пришлось спешно уносить ноги из «дикой Московии». Это, как кажется, был единственный иностранец, находившийся в войске Царя в период похода на Новгород. Так что это – очевидец. Послушаем вестфальского насильника.
Штаден признавал, что «когда Великий князь грабил Новгород», то вывезенное из города складывалось в одном загородном монастыре – «все добро, все сундуки и лари». Учет был строгий, «чтоб никто ничего не мог
