Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
«Лучший русский рисовальщик»
Румнев был так потрясён талантом Зверева, что начал рекламировать его работы среди московских интеллигентов, прежде всего кинематографистов. За чисто символическую сумму многие тогда охотно приобретали его рисунки и акварели. Румнев же познакомил молодого художника с французским композитором и дирижёром Игорем Маркевичем, большим ценителем изящного искусства, который позднее устроит Звереву выставки в Париже и Женеве.
К середине 1950-х имя Зверева стало хорошо известно у коллекционеров, и один из них, композитор Андрей Волконский, показал как-то раз папку с работами художника Георгию Костаки. Было это в 1954 году.
Жизнь и судьба Костаки достойны отдельного описания – советский Дюран-Руэль сыграл в судьбе Зверева и многих других художников колоссальную роль. Зверева он буквально за руку привёл к громкой славе, а началось всё с той самой папки, переданной Георгию Дионисовичу приятелем.
Талант Зверева не просто «заявлял о себе» – он вопил во весь голос. Гениальному, по сути, самоучке удавалось всё – абстракции, анималистика, пейзажи, портреты, – и каждая работа была и оригинальна, и сразу же узнаваема (сегодня авторство Зверева определяют влёт даже «ненасмотренные» зрители – такое происходит разве что ещё с Ван Гогом). Он рисовал… свёклой, пеплом, красным вином, кетчупом, рисовал без перерыва, избыточно – поэтому цены на его работы никогда не взлетят до небес: их попросту слишком много. Рисовал всё подряд – «каждое дерево в Сокольниках», петухов, оленей, котов и попавшихся под руку барышень, которых называл «детулями». Писал себя – автопортретов хватило на отдельный альбом, в который, поверьте, «не всё вошло». Конечно же, опытный Костаки сразу понял, что судьба послала ему если не гения, то художника невероятной одарённости – и тут же выразил желание познакомиться с автором. Снабдил его холстами и красками, на которые Звереву вечно не хватало денег, пригласил работать на свою дачу и ввёл в дом, где ещё не маргинальный, но стремительно прогрессирующий по этой части Зверев был представлен знаменитому Роберту Фальку.
Легендарная квартира Костаки на проспекте Вернадского была главным неформальным музеем авангардного искусства Москвы, где частенько бывали заграничные гости – отметился здесь даже сенатор Эдвард Кеннеди, – младший брат американского президента. Грек по происхождению, сотрудник посольства Канады[158], Георгий Дионисович не мог похвастаться специальным образованием – за плечами у него было лишь семь классов средней школы, – но в той жизни, которую он себе выбрал, всё определяли хороший вкус, чутьё и любовь к искусству. Ну и деньги, конечно. Знаменитая коллекция Костаки начиналась с антиквариата – вслед за другими сотрудниками посольств он приобретал в комиссионках фарфор, ковры и картины малых голландцев. Да, тогда в Москве можно было запросто купить какого-нибудь Берхема или Кальфа, и Костаки этой возможностью пользовался. Но в какой-то момент он вдруг резко утратил интерес к старинной живописи – все эти пейзажи и натюрморты как бы слились в одну картину и приобрели аромат нафталина. «Если продолжать собирать старые полотна, так ничего и не добьёшься, – понял Костаки. – Даже если в один прекрасный день тебе попадётся Рембрандт, люди скажут: ему повезло, вот и всё». Добиться чего-то по Костаки означало – совершить собственное открытие, доказать наличие личного вкуса, сделать ставку на новое – как в своё время Третьяков, Щукин, Морозов, Воллар, Дюран-Руэль и Пегги Гуггенхайм. Через авангард XX века – Малевича, Кандинского, Розанову, Попову, Экстер, Удальцову – он пришёл в конце концов к никому не известным именам, которым лишь суждено было прогреметь, – имя Анатолия Зверева среди них самое громкое.
«В среде московских коллекционеров у меня появилось не очень-то лестное прозвище “грек-чудак”, который приобретает никому не нужный мусор», – писал Георгий Дионисович в воспоминаниях. Он, впрочем, собирал не только картины, но и старинные иконы, и церковное шитьё, и народные игрушки, переданные спустя многие годы после отъезда из СССР музею-заповеднику «Царицыно». Для Зверева коллекционер Костаки стал и покровителем, и другом, и наставником, и вообще отцом родным. Он подталкивал его к творческим поискам, покупал и продвигал его работы, благодаря ему графику Зверева приобрели для коллекции Музея современного искусства в Нью-Йорке. Именно Костаки дал определение стилю, в котором работал Зверев, – лирический экспрессионизм – и оно прижилось, хотя в случае Зверева размышлять о стиле необязательно: его сила именно в том, что он существует вне стилевых рамок, вне жанра и даже вне времени. Кому-то его работы действительно напомнят немецких экспрессионистов и русский авангард, но если эти направления и повлияли как-то на Зверева, то разве что создав для него питательную среду, из которой вырвался на волю его самобытный талант.
Рафинированный Костаки с его безупречно-белыми рубашками, с неизменной трубкой в зубах, с внешностью то ли бухгалтера, то ли крёстного отца мафии, был, конечно, полной противоположностью Звереву, о малоаппетитных выходках которого по сей день не без дрожи вспоминают москвичи. Анатолий принадлежал к поколению творцов без определённого места жительства, всецело интересующихся только своим искусством. Поэтому, когда Зверев сделал предложение Алики, дочери Костаки, которой увлёкся, ему деликатно отказали: Георгий Дионисович объяснил Анатолию, что он не станет для Алики хорошим мужем.
Костаки собрал одну из самых полных и лучших коллекций работ Анатолия Зверева, и Алики Георгиевна после смерти отца передала 600 произведений из неё московскому Музею AZ.
Имя Зверева звучало всё громче, его картинами хотели обзавестись теперь не только небожители – дирижёры, актёры и дипломаты, – но и простые советские граждане, наделённые вкусом. В 1957 году, когда в Москве проходил Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, Анатолий Тимофеевич принял участие в конкурсе художников, произведения которых оценивал знаменитый мексиканский монументалист Давид Сикейрос. Угадайте, кто получил на том конкурсе неофициальную золотую медаль? Говорят, Сикейрос даже подарил Звереву свой мастихин. Да что Сикейрос, если сам Пикассо, увидевший работы
