Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
«Я уцепился за карандаш и стал рисовать воробья, – вспоминал он свои первые «работы», – и очень хотел, чтобы мне рисовали коня. Я стал копировать деревья, бабу и траву с картины – лубок висел как образ, мрачный и глухой».
С учителями Анатолию повезло, как, впрочем, и им повезло с ним: не каждому педагогу попадётся такой материал. Забегая вперёд, скажу, что Звереву в принципе везло на людей: каждый раз судьба доставала из рукава нужного человека, как козырную карту. Такую удачу нельзя устроить самому, с ней надо родиться.
Николай Васильевич Синицын, первым оценивший талант Зверева, был и сам по себе яркой личностью. Деревенский паренёк из Подмосковья, он получил в столице диплом учителя, но при этом самостоятельно развивал в себе способности художника. Заинтересовавшись гравюрой, вступил в переписку с легендарной Остроумовой-Лебедевой, превратившись со временем в ученика и душеприказчика Анны Петровны. Собственные успехи и достижения не отменяли педагогического таланта – лишённый профессиональной ревности, щедрый и внимательный Синицын поставил на крыло не только Зверева, но и многих других выдающихся художников 1950-х: Николая Калиту, Льва Дурасова, Таисию Скородумову и так далее. Алексей Шульгин, автор статьи «Сокольники. Эпоха Возрождения»[155], приводит такие слова Остроумовой-Лебедевой, адресованные Синицыну: «Если вы не гипнотизёр, то всё равно владеете какой-то неведомой силой, способной поднять в людях творческую активность».
Николай Васильевич преподавал рисование и черчение в школе № 367 (сегодня – № 1530, «Школа Ломоносова» по адресу ул. Егерская, 4), где учился Толя Зверев. Первый же рисунок мальчика, сделанный, как говорят, лёжа под партой, понравился учителю настолько, что он закрыл глаза на своеобразное поведение ребёнка, оценив его яркий самобытный талант (не всякий педагог на такое способен). Синицын был ещё и классным руководителем Зверева – вот это удача, вот это везение! Сестра художника, Зинаида, вспоминала:
«Синицын был у Толи классным руководителем, он по обязанности должен был навещать родителей своих учеников. Но никакой обязательности мы не чувствовали. Во-первых, потому, что брат хорошо рисовал, а во-вторых, потому, что Николай Васильевич очень расположился к нашей маме Пелагее Никифоровне… Жили мы в шестнадцатиметровой комнате вшестером в деревянном доме с печкой – нас четверо и двоюродная сестра со своей мамой. Жили бедно, но чаёвничать любили. И Николай Васильевич проходит мимо и заходит. Он жил недалеко, одинокий…»
Одарённых учеников Синицын приглашал к себе домой, показывал диковинные вещи – подлинные акварели Васнецова, рисунки Репина, Серова и Бенуа, книги, как тогда говорили, «по искусству». Зверев всю свою недолгую жизнь с благодарностью вспоминал Николая Васильевича. При безусловных различиях, даже внешних, – аккуратно одетый, «накрахмаленный» Синицын ничем не напоминал Зверева, не придающего никакого значения собственной наружности, – они были близки в главном: верности выбранному пути, пути искусства.
Сегодня здание школы в Сокольниках украшают две мемориальных доски – «В этой школе с 1933-го по 1973 год преподавал выдающийся педагог, художник-график Синицын Николай Васильевич. 1912–2000» и «В этой школе с 1943-го по 1947 год учился известный живописец, художник-авангардист Зверев Анатолий Тимофеевич. 1931–1987».
Там же, в Сокольниках, в знаменитом клубе имени Ивана Васильевича Русакова, спроектированном самим Мельниковым, работал художественный кружок, в который ходил Зверев. И сокольнический Дом пионеров он тоже посещал, занятия для начинающих художников здесь вёл Владимир Акимович Рожков, а ещё пионеров пестовал прославленный мастер Александр Васильевич Куприн.
Но в школе и кружках Толя надолго не задержался – окончив обязательную семилетку, поступил, как ему советовал Синицын, в художественно-ремесленное училище. В 1938 году получил специальность маляра-альфрейщика[156], после чего подал документы в художественное училище памяти 1905 года. Кстати, несмотря на благодарность учителям, Зверев называл своим главным наставником не одного из них, а… Леонардо да Винчи[157]. Он не просто разглядывал его рисунки в альбомах, но на протяжении всей жизни внимательнейшим образом изучал его трактаты. Вслед за Леонардо Зверев считал наиболее важным в искусстве следовать не традициям, а природе. И, как бы перебрасывая мостик через столетия, отвечал Леонардо в собственных сочинениях – например, в трактате о живописи 1961 года. Анатолий говорит о да Винчи как о «давнишнем друге» и изображает его в совместном автопортрете. Великий мастер пожимает ему руку, но пропорция портретов такова, что голова да Винчи размером с половину Зверева: масштаб личности побеждает не только традицию, но и перспективу! «В Леонардо я нашёл своего, пожалуй, единственного друга и тогда понял, что не один при всём своём одиночестве», – признавался Анатолий Тимофеевич. И ещё одна цитата: «Я прочитал у Леонардо да Винчи, что “жалок тот ученик, который не превосходит своего учителя”, – это какой-то трактат был, и я обнаружил там массу общих со мной мыслей, – так мне показалось, что это он – мой ученик; мне так жалко его стало, что я прослезился и превзошёл его!»
В художественном училище Анатолий провел считаные месяцы – был отчислен уже с 1-го курса. Причиной, как утверждал Зверев, был его не соответствующий учебному заведению внешний вид, но есть и другие версии, ничуть не менее правдоподобные. По одной из них, Зверев отказывался слушать преподавателей, заявляя что и без них знает, что и как рисовать, а по другой – что он рисовал обнажённую натуру на оборотках портретов советских вождей, и это вызывало, мягко говоря, недоумение.
Вслед отчислению замаячила армия – эта парочка часто держится вместе. Анатолия призвали «в ряды», но всего через семь месяцев демобилизовали по состоянию здоровья. Служба проходила на флоте, Зверев успел сделать за эти полгода серию автопортретов в тельняшке и бескозырке («Автопортрет в тельняшке», 1950-е, Музей AZ, Москва; далее – Музей AZ), а чем именно он там занимался и почему был списан на берег, сказать сложно. Сам Анатолий Тимофеевич, питавший слабость к автомифотворчеству, одним знакомым говорил, что его уволили по болезни, а другим – за то, что отказывался выполнять команды и потопил армейский катер.
Вернувшись в Москву, Зверев устроился маляром в парк Сокольники. В русском языке слово «маляр» по отношению к художнику звучит издевательски (а вот в немецком der Maler и есть художник). Анатолий расписал детскую площадку парка сказочными животными, сделав это с таким вдохновением и жаром, что у гуляющих в Сокольниках граждан захватывало дух. В свободное время
