Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

С помощью моего эспонтона я применил свой первый метод, чтобы снова подняться и усесться верхом на пирамидальный конек крыши, и направился в то место, где оставил своего компаньона. Я нашел его в отчаянии, в ярости, бешенстве; он высказывал мне упреки, что я оставил его совсем одного на целые два долгих часа. Он заверил меня, что дожидается лишь семи часов, чтобы вернуться в свою тюрьму.

— Что же вы обо мне подумали?

— Я подумал, что вы упали в какую-то пропасть.

— И вы разве не обрадовались, увидев, что я не упал?

— Что же вы делали так долго?

— Вы это увидите. Следуйте за мной.

Я привязал снова себе на шею свое имущество и веревки и направился к окошку. Когда мы приблизились к тому месту, где окно оказалось справа от нас, я дал ему полный отчет о том, что проделал, объяснив, как нам обоим проникнуть в чердак. Я видел, что это легко сделать одному из нас, который, с помощью веревки, может быть опущен вторым; но я не знал, как сделать так, чтобы мог спуститься и второй, потому что не видел, как можно прикрепить веревку, чтобы его подтянуть. Проникнув внутрь и упав сверху, я мог сломать ногу, потому что не знал, с какой высоты придется прыгать. На это вполне разумное рассуждение, произнесенное дружеским тоном, монах мне ответил, что мне нужно только его спустить, и что потом у меня будет время подумать, как мне присоединиться к нему в том месте, куда я его опущу. Я вполне овладел собой, чтобы не объяснять ему всю низость этого ответа, но недостаточно, чтобы признать его лишенным недостатков. Я отвязал свой узел с веревками, опоясал его ими подмышками и грудь, заставил его лечь на живот и опустил задом вперед до маленькой крыши окошка, где, продолжая сидеть на коньке крыши и держа веревку натянутой, велел ему пролезть в окно ногами до самых бедер, придерживаясь за веревку, протянутую по крыше. Затем я соскользнул по откосу, как это делал в первый раз, и, лежа на груди, сказал ему сдвинуться телом вниз, ничего не боясь, потому что я крепко держу веревку. Когда он достиг пола чердака, он отвязался, и, вытягивая веревку к себе, я нашел, что расстояние от окна до пола чердака составляет десять длин моей руки. Это было слишком много, чтобы рискнуть спрыгнуть. Он сказал, что я могу скинуть веревки внутрь, но я поостерегся следовать этому глупому совету. Я вернулся на конек крыши и, не зная, что предпринять, направился к находящемуся вблизи куполу, который еще не осматривал. Я увидел террасу на платформе, застланной свинцовыми пластинами, соединенную с большим окном, закрытым двумя ставнями на защелках, и стоящий там бак с кучкой негашеной извести, лежащие мастерок и лестницу, достаточно длинную, чтобы я мог с ее помощью спуститься туда, где находится мой компаньон; собственно, меня заинтересовала только эта лестница. Я продел под первую ступеньку свою веревку и, сидя верхом на крыше, дотащил ее до окошка. Теперь мне надо было ее просунуть внутрь. Длина лестницы составляла двенадцать моих рук. Трудности, встреченные мной при попытке провести лестницу внутрь, были таковы, что мне пришлось прибегнуть к помощи монаха. Я опустил лестницу к водостоку, так, что один ее конец касался горловины водостока, а другой пролег поверх желоба, так, что треть ее длины свисала наружу. Затем я соскользнул на крушу окошка, подтянул к себе лестницу и подвязал веревку за восьмую ступеньку. После этого я снова опустил ее вниз и снова положил параллельно окошку, затем потянул на себя веревку, но лестница никак не хотела входить в окно дальше пятой ступеньки; ее конец уперся в крышу чердака и никакими силами нельзя было заставить ее вдвинуться дальше. Необходимо было приподнять ее за второй конец: тогда противоположный конец бы опустился, и лестницу можно было бы засунуть целиком внутрь. Я мог бы положить лестницу поперек окна, привязать к ней веревку и спуститься без всякого риска, но лестница тогда бы осталась на этом месте, и утром указала бы сбирам и Лорену место, где я, возможно, еще бы находился. Нужно было, наконец, просунуть в окно всю лестницу и, не полагаясь ни на кого, я должен был решиться опуститься на водосток, чтобы приподнять ее конец. Что я и проделал, подвергаясь риску, который, если бы мне не помогло Провидение, мог стоить мне жизни. Я осмелился отойти от лестницы, отпустив веревку и не опасаясь, что она упадет в канал, потому что ее третья ступенька уперлась в водосток. Я осторожно соскользнул, держа свой эспонтон в руке, до самого водостока рядом с лестницей, отложил эспонтон и ловко повернулся таким образом, чтобы окно оказалось передо мной, и правая рука лежала на лестнице. Мраморный водосток образовывал упор для моих ног, так, что я не стоял, но лежал на животе. В этой позе у меня хватило силы приподнять лестницу на полфута, подтолкнув ее в то же время вперед. Я с удовлетворением увидел, что она вдвинулась внутрь на фут. Читатель понимает, что ее вес должен был значительно уменьшиться. Надо было приподнять ее еще на пару футов, чтобы протолкнуть дальше, и затем, я был уверен, что засуну ее внутрь целиком, вернувшись затем на крышу окошка и вытянув на себя веревку, привязанную к лестнице. Чтобы приподнять ее на два фута, я поднялся на колени, но усилие, которое я захотел употребить, заставило соскользнуть носки моих ног, так, что мое тело выпало наружу вплоть до груди, удерживаясь на локтях. В этот ужасный миг я употребил всю мою силу, чтобы удержаться на своих локтях и остаться лежать на ребрах, и мне это удалось. Осторожно, чтобы не упасть, я смог с помощью остатка рук, вплоть до кончиков пальцев, утвердиться устойчиво животом на водостоке. Мне можно было не опасаться за лестницу, которая в результате двух попыток вошла внутрь более чем на три фута и оставалась неподвижной. Держась за водосток фактически запястьями и опираясь на него пахом, нижней частью живота и верхней частью бедер, я увидел, что, приподняв мое правое бедро так, чтобы положить на водосток колено, потом другое, я постепенно уйду от большой опасности. Усилие, которое я приложил, чтобы исполнить мое намерение, стоило мне нервической судороги, боль от которой могла бы сразить самого сильного человека. Она случилась со мной, когда мое правое колено коснулось водостока; эта болезненная судорога, называемая спазмой, заставила меня, как бы парализовав все мои члены, оставаться неподвижным, дожидаясь, пока она не пройдет сама, как это уже было со мной в другие разы. Ужасный момент! Две минуты спустя я попытался и, благодаренье Богу, поставил на водосток колено, затем другое и, отдышавшись, выпрямился, хотя и на коленях, приподнял лестницу, насколько смог, и этого оказалось достаточно, чтобы она вошла параллельно в горловину окна. Достаточно понимая в законах рычага и равновесия, я взял мой засов и, следуя своей обычной методике, забрался в окно, где очень легко закончил дело, просунув туда лестницу, которую мой компаньон схватил за конец руками. Я закинул на чердак веревки, свои вещи и все следы взлома и сошел на чердак, радостно встреченный монахом, который позаботился забрать лестницу. Держась за руки, мы сделали круг по мрачному помещению, в котором оказались, и которое имело около тридцати шагов в длину и десять в ширину. В одном конце мы обнаружили двустворчатую дверь, сделанную из железных полос; повернув щеколду, расположенную в ее середине, я ее открыл. Мы обошли помещение на ощупь кругом вдоль перегородок и, пожелав пересечь его, наткнулись на большой стол, окруженный табуретами и креслами. Мы вернулись туда, где нащупали окна, я открыл одно, затем ставни, и, при свете звезд, мы увидели пространство между куполами. Я ни секунды не остановился на идее здесь спуститься — я хотел понять, куда я попал, и не узнавал этих мест. Я снова закрыл ставни, мы вышли из залы и вернулись в то место, где оставили наш багаж. Там, не имея больше сил, я упал на пол, вытянулся, засунув себе под голову узел с веревками, и, в изнеможении, полностью исчерпав телесные и духовные силы, испустил глубокий вздох; Я так неодолимо погрузился в сон, что показалось, что я умер, и хотя я был уверен, что это так и есть, я бы не стал отказываться от этого, потому что удовольствие, которое я испытал, засыпая, было неописуемое.