Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

27/ I, 1926

«Не в первый раз и не в последний…»

Не в первый раз и не в последнийЯ выхожу из этого метро,Отсчитывая звонкие ступени.Не в первый раз и не в последнийЯ говорю ненужные слова,Рассеянно следя за дрожью тени.Я прячу задрожавшие колениИ безобразные от слёз глаза —Не в первый раз и не в последний.

2/ II, 1926

«Жена и мать останутся в Довиле…»

Жена и мать останутся в Довиле,Вертеться в безысходном колесе.А он помчится в даль прямых шоссеНа собственном автомобиле.

Они останутся покорным эхомВ нормандском домике — жена и мать —Потрёпанными картами гадать —Благополучно ли доехал?

И будет ночь, и будет даль всё та же,И будет ветер биться, как и раньше,И серо-жёлтая вода ЛяманшаВзбегать на опустевший пляж.

Они останутся — жена и мать —Чтоб слушать ветер и ловить сквозь шторыДалёкий шум случайного мотора,Сидеть у саламандры и гадать.

3/ II, 1926

«Улыбка, беспечальная когда-то…»

Улыбка, беспечальная когда-то,Кривит лицо, приподнимая бровь.А на губах запечатлелась кровьОгромного холодного заката.

Вот почему улыбка так тиха,Застенчив взгляд и равнодушны губы.Вот почему коробит смех беззубыйВ разорванных, неконченых стихах.

6/ II, 1926

«Надеть открытое, короткое платье…»

Надеть открытое, короткое платье,Намазать губы и танцевать фокстротУзнать на губах терпкий привкус счастья,А на сердце — равнодушный гнёт.

И в зимний вечер, который слишком долог,Паденьем тела сломать речную сталь —За один короткий, сухой некролог,За равнодушно брошенное «жаль».

6/ II, 1926

Цветаевой («Целый день по улицам слонялась…»)

Целый день по улицам слонялась,Падал дождь, закручивая пыль.Не пойму, как я жива осталась,Не попала под автомобиль.

На безлюдных тёмных перекрёсткахОзиралась, выбившись из сил.Бил в лицо мне дождь и ветер хлёсткийИ ажан куда-то не пустил.

Я не знаю, сердце ли боролось,Рифмами и ямбами звеня?Или тот вчерашний, женский голосСлишком много отнял у меня?

8/ II, 1926

«Будет утро и свет заструится…»

Будет утро и свет заструитсяСквозь прикрытые ставни окна.Мне тревожное что-то приснится,И проснусь я от страшного сна.

Я проснусь. И, глаза протирая,Вдруг почувствую холод и страх.И вокруг ничего не узнаюИ не вспомню, что было вчера.

Так исполнится чьё-то проклятье,И не день, и не месяц, не год —Будет мир сочетанием пятенИ зияньем зловещих пустот.

8/ II, 1926

«Так что же? — плачь, неистовее плачь!..»

Так что же? — плачь, неистовее плачь!Захлёбывайся, бейся, как кликуша.И пусть молчание соседних дачТвой крик придавленный нарушит.

Вой голосом, сжимая кулаки,Вой голосом, как на погосте баба,И повались, беспомощной и слабой,Как жертва молодости и тоски.

10/ II, 1926

«Это будет сегодня. Я в это верю…»

Это будет сегодня. Я в это верю.Я не знаю, где и зачем,Но сегодня скажу о моей потере,О тревоге моих ночей.

Я не знаю, зачем, и кто в этом волен,И когда этот час придёт,Но предчувствием счастья, обиды и болиИсступлённо кривится рот.

Это будет сегодня, я знаю, верю.Будет вечер суров и нем.Я кому-то скажу о моей потере,И сама не пойму, зачем.

13/ II, 1926

«Пусть брошены те нежные слова…»

Пусть брошены те нежные слова,Как звон тысячелетней колокольни.От них не закружилась голова,Не сделалось ни радостно, ни больно.

В глазах, должно быть, искрится тоска,А губы слишком сухи и упрямы.И кровь назойливо стучит в висках,И сердце гулко отбивает ямбы.

Я всё отдам больному февралю,Всё вырву, брошу, растопчу, развею.Я только молодость мою люблю,Я только молодость мою жалею.

18/ II, 1926

Ночь («В окно сквозит ночной, туманный свет…»)

В окно сквозит ночной, туманный светИ зеркало рассеянно сверкает.Хоть музыканта, знаю, дом, а нет,Но слышу я — виолончель играет.

Стоит в углу, раздув свои бока,Звенят, гудят натянутые струны.А я твержу, что вот — пришла тоскаХолодной ночью, матовой и лунной.

Не жаль того, что кончилось вчера.Не жаль себя, и боль, и горечь эту.Я буду тихо думать до утра,Я буду тихо плакать до рассвета.

И ветер гулко стонет за стеной,И бьётся кровь, и сердце замирает,И в первом этаже сама собойВиолончель безумная рыдает.

21/ II, 1926

«Есть верный путь к упрямой петле…»

Есть верный путь к упрямой петлеНа крепко ввинченном крючке,Когда слова перекипелиИ горький вкус на языке.

Жить в золочёной женской рамке,В кольце каких-то сильных рук.Жить для того, чтоб взглядом самкиРассеянно смотреть вокруг.

Ронять слова о ярком счастьеИ рабски отражать в глазахБезумное желанье страсти,Безумный и блаженный страх.

И, тихо опустив ресницы.Изведав тёмные пути,Ушедшей юности молиться,Кому-то говорить: прости!

И дом свой будет неприветлив,Напоминаньем о тоске.Так — верный путь к упрямой петлиНа крепко ввинченном крючке.

И только б смерть всю душу стёрлаВ торжественный и вечный миг,Когда верёвкой стянет горлоИ грубо вытянет язык.

28/ II, 1926