Лев Толстой. Свободный Человек - Павел Валерьевич Басинский
Саша в то время имела некоторые основания не любить мать. Еще в детстве ей стало известно, что родилась она в ночь после первой попытки отца уйти от матери в июне 1884 года. Она знала, что, будучи беременной, мать ходила к тульской акушерке с просьбой устроить искусственный выкидыш. Акушерка отказалась, за что Софья Андреевна потом благодарила Бога. Тем не менее она не баловала Сашу, не уделяла ей того внимания, которое досталось другим детям. Она держала ее на дистанции, часто сердилась на нее, оскорбляла и даже унижала. Дочь отвечала дерзостью и непослушанием.
«Он сейчас же пошел в свой кабинет и увел туда с собою Александру Львовну и меня, — вспоминал Федор Страхов о своем первом визите к Толстому. — Я вас удивлю своим крайним решением, — обратился он к нам обоим с доброй улыбкой на лице. — Я хочу быть plus royaliste que le roi[36]. Я хочу, Саша, отдать тебе одной всё, понимаешь? Всё, не исключая и того, о чем была сделана оговорка в том моем газетном заявлении. — Мы стояли перед ним, пораженные как молнией этими его словами: “одной” и “всё”. Он же произнес их с такой простотой, как будто он сообщал нам о самом незначительном приключении, случившемся с ним во время прогулки».
«1 ноября 1909 года отец подписал новое завещание, составленное адвокатом Муравьевым, — вспоминала Александра Львовна. — Вначале отец думал оставить права на все свои сочинения нам троим, более близким ему, Сереже, Тане и мне, чтобы мы в свою очередь передали эти права на общее пользование. Но один раз, когда я утром пришла к нему в кабинет, он вдруг сказал: “Саша, я решил сделать завещание на тебя одну” — и вопросительно поглядел на меня. Я молчала. Мне представилась громадная ответственность, ложившаяся на меня, нападки семьи, обида старших брата и сестры, и вместе с тем в душе росло чувство гордости, счастья, что он доверяет мне такое громадное дело.
— Что же ты молчишь? — сказал он.
Я высказала ему свои сомнения.
— Нет, я так решил, — сказал он твердо, — ты единственная сейчас осталась жить со мной, и вполне естественно, что я поручаю тебе это дело».
В дневнике Толстого это событие описано в более мрачных тонах. 26 октября: «Не спал до 3-х, и было тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась Софья Андреевна. Я рад ей, но очень возбуждена… Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Черткова. Он говорит мне яснее то, что я сам думал. Разговор с Страховым был тяжел по требованиям Черткова, потому что надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом — Саша. Хочу и прежние, до 82… Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, что не сказал, что мне всё это очень тяжело, и лучшее — неделание».
У Толстого были проблемы с памятью: он перепутал 1881 и 1882 годы. Вообще он чувствовал себя плохо, «…сомнительно, что буду жив: слабость, сонливость», — пишет в дневнике 28 октября, «…неестественно много спал» (запись от 29 октября). «Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не могу заснуть, два часа (ночи)» (31 октября, накануне подписания завещания). 1 ноября: «Сегодня приехали Гол[ь]денвейзер и Страхов, привезли от Черткова бумаги. Я всё переделал. Довольно скучно».
Летом 1910 года у Саши обнаружили признаки чахотки. Она поехала в Крым, где быстро встала на ноги. Однако болезнь Саши сыграла значительную роль в истории с завещанием. Она встревожила Черткова. Без Саши, этого подставного юридического лица, завещание потеряло бы значение. Чертков опять-таки лишился бы всего. И тогда в июне—июле 1910 года повторилась ситуация осени 1909-го. Сначала Толстой, измученный поведением жены, отправился отдохнуть к «милому другу», который жил уже не в Крёкшине, а в Отрадном близ села Мещерского Московской губернии. Его сопровождали вернувшаяся из Крыма Саша, личный врач Д. А. Маковицкий и молодой секретарь Валентин Булгаков. В Мещерском Толстой отдыхал душой и плодотворно работал. Написал два небольших художественных текста, в том числе замечательный психологический этюд «Нечаянно».
Между тем болезнь графини приобретала неуправляемый, агрессивный характер. Она посылает мужу и дочери телеграмму за подписью жившей в Ясной Поляне подруги Саши, Варвары Феокритовой (чтобы не подумали, что это бред сумасшедшей): «Софье Андреевне сильное нервное расстройство, бессонницы, плачет, пульс сто, просит телеграфировать. Варя». Затем она отправляет новую телеграмму, уже от своего имени, где умоляет мужа немедленно приехать. Ответ пришел 23 июня: «Удобнее приехать завтра днем, но, если необходимо, приедем ночью». Слово «удобнее» взрывает ее.
И в это же время в Отрадное приходит сообщение: власти разрешили Черткову вернуться в Тульскую губернию. И Толстой спешит «обрадовать» этим больную жену.
Двадцать третьего июня Толстой с Сашей возвращаются в Ясную Поляну. 27 июля поблизости, в Телятинках, поселяется Чертков и начинает ежедневно посещать яснополянский дом, чем окончательно сводит с ума Софью Андреевну. Родные вынуждены вызвать из Москвы знаменитого невропатолога и психиатра профессора Григория Ивановича Россолимо. Он был потрясен состоянием Софьи Андреевны. Поставленный им диагноз был такой: «Дегенеративная двойная конституция: паронойяльная и истерическая, с преобладанием первой».
Как же воспринял этот диагноз Толстой?
«Россолимо поразительно глуп по-ученому, безнадежно», — пишет он в дневнике 20 июля. «Письмо от Россолимо, замечательно глупое, о положении Софьи Андреевны», — делает он запись в тайном «Дневнике для одного себя», который прячет от жены.
Весь тайный дневник посвящен ей.
«Я совершенно искренне могу любить ее, чего не могу по отношению к Льву (сыну. — П. Б.). Несчастная, как мне не жалеть ее». «Оказывается, она нашла и унесла мой дневник маленький. Она знает про какое-то, кому-то, о чем-то завещание — очевидно касающееся моих сочинений. Какая мука из-за денежной стоимости их — и боится, что я помешаю ее изданию. И всего боится, несчастная». «Всю ночь видел мою тяжелую борьбу с ней. Проснусь, засну
