Лев Толстой. Свободный Человек - Павел Валерьевич Басинский
Юрист и родственник Толстого Иван Васильевич Денисенко вспоминал:
«В июле 1909 года, когда я был в Ясной Поляне… она позвала меня к себе в спальню и, показавши мне общую доверенность на управление делами, выданную ей уже давно Львом Николаевичем, спросила меня, может ли она по этой доверенности продать третьему лицу право на издание произведений Льва Николаевича, а главное возбудить преследование против Сергеенко[35] и какого-то учителя военной гимназии за составление ими из произведений Льва Николаевича сборников и хрестоматий, ввиду того, что эти сборники могут причинить ей, С. A-не, большой материальный ущерб…
Кажется, на другой день после этого, днем, я с женою и детьми были в парке на ягодах. Жена попросила меня зачем-то сходить во флигель. Я пошел по аллее, проходящей между цветами, и тут совершенно неожиданно встретил Льва Николаевича. Вид его меня поразил. Он был сгорбленный, лицо измученное, глаза потухшие, казался слабым, каким я его никогда не видал. При встрече он быстро схватил меня за руку и сказал со слезами на глазах:
“Голубчик, Иван Васильевич, что она со мною делает! Она требует от меня доверенности на возбуждение преследования. Ведь я этого не могу сделать… Это было бы против моих убеждений”.
Затем, пройдя со мною несколько шагов, он сказал мне: “У меня к вам большая просьба, пусть только она останется пока между нами, не говорите о ней никому, даже Саше. Составьте, пожалуйста, для меня бумагу, в которой бы я мог объявить во всеобщее сведение, что все мои произведения, когда бы то ни было мною написанные, я передаю во всеобщее пользование”».
Двенадцатого июля Толстой пишет в дневнике: «Вчера вечером было тяжело от разговоров Софьи Андреевны о печатании и преследовании судом. Если бы она знала и поняла, как она одна отравляет мои последние часы, дни, месяцы жизни!»
Между тем еще в июне 1908 года из Англии приехал Чертков с семьей и поселился на даче близ Ясной Поляны. Но, разрешив ему вернуться в Россию, правительство тотчас начало преследовать его и наказало весьма странным способом: в январе 1909 года его выслали за пределы Тульской губернии — подальше от Толстого. Он поселился в имении Крёкшино Московской губернии. Именно здесь 18 сентября 1909 года было составлено первое формальное завещание Толстого:
«Заявляю, что желаю, чтобы все мои сочинения, литературные произведения и писания всякого рода, как уже где-либо напечатанные, так и еще не изданные, написанные или впервые напечатанные с 1-го января 1881 года, а также и все, написанные мною до этого срока, но еще не напечатанные, не составляли бы после моей смерти ничьей собственности, а могли бы быть безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет. Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, с тем чтобы он и после моей смерти распоряжался ими, как он распоряжается ими теперь, для того, чтобы все мои писания были безвозмездно доступны всем желающим ими пользоваться для издания. Прошу Владимира Григорьевича Черткова выбрать также такое лицо или лица, которому бы он передал это уполномочие на случай своей смерти.
Лев Николаевич Толстой. Крёкшино, 18 сентября 1909 г.
При подписании настоящего завещания присутствовали и сим удостоверяют, что Лев Николаевич Толстой при составлении настоящего завещания был в здравом уме и твердой памяти: Свободный художник Александр Борисович Гольденвейзер. Мещанин Алексей Петрович Сергеенко. Александр Васильевич Калачев, мещанин.
Настоящее завещание переписала Александра Толстая».
Оригинал завещания написан рукой Толстого. Но достаточно сравнить этот текст с двумя завещаниями, сделанными в виде дневниковых записей, чтобы понять: это не язык Толстого. Не только по содержанию, но и буквально по тексту первое формальное завещание совпадает с тем «вопросником», который Чертков посылал из Англии с секретарем Бриггсом. Ответы Толстого, повторявшие вопросы в утвердительной форме, и легли в основу завещания.
Чертков победил Софью Андреевну. Духовный друг Толстого оказался сильнее законной жены. И это было сделано за ее спиной.
После отъезда мужа она стала что-то подозревать. Утром 8 сентября она из Москвы отправилась в Крёкшино. Толстой встретил ее на станции, и всё в доме Чертковых показалось ей «хорошо, приветливо, красиво». 10–12 сентября она вновь была в Москве. Ходила в банк, привела в порядок свои издательские дела. 13 сентября снова приехала в Крёкшино.
В этот день она определенно почувствовала что-то неладное. Вместе с ней из Москвы ехала дочь Саша, которая тоже была в городе по делам и теперь возвращалась к Чертковым и отцу. Мать и дочь в то время не любили друг друга. Они соперничали за влияние на Толстого. Находившийся в Крёкшине музыкант А. Б. Гольденвейзер заметил «болезненно-раздраженное состояние Софьи Андреевны, ежеминутно готовой сделать сцену или впасть в истерический припадок». 17 сентября, накануне подписания завещания, между ней и Чертковым вспыхнула ссора.
«У Чертковых ей всё не нравилось, — вспоминала дочь Саша, — “темные”, окружавшие отца, общий стол, где Илья Васильевич (слуга Толстых. — П. Б.) сидел вместе с ней. Нервы ее были в ужасном состоянии. — Трудно себе представить, что было бы, если бы она узнала, что здесь, в Крёкшине, отец решил написать завещание… Я переписала это завещание, отец и три свидетеля подписали его. Я дала копию Черткову, оставила у себя оригинал, и Чертков просил меня зайти в Москве к присяжному поверенному Муравьеву, чтобы узнать, имеет ли такое завещание юридическую силу».
Николай Константинович Муравьев объяснил участникам этой истории, что литературные права, как любая собственность, не могут быть переданы всем. Их можно передать только физическому или юридическому лицу. Или — лицам. Толстой был поставлен перед выбором. Или оставить всё как есть и ничего не предпринимать (в этом случае наследниками стали бы его жена и дети), или доводить начатое до конца.
Осенью 1909 года в Ясную Поляну дважды приезжает молодой сотрудник Черткова Федор Страхов (родной брат писательницы Лидии Алексеевны Авиловой, не имевший отношения к Н. Н. Страхову). 11 октября дочь Толстого Саша пишет Черткову: «(Самое важное) На днях много думала о завещании отца, и пришло в голову, что лучше было бы написать такое завещание и закрепить его подписями свидетелей, объявить сыновьям при жизни о своем желании и воле. Дня три тому назад я говорила об этом с папá. Я сказала ему, что была у Муравьева, что Муравьев сказал, что завещание папá недействительно и что, по моему мнению, следовало бы сделать. На мои слова о недействительности завещания он сказал: ну что же, это можно сделать, можно
