Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Свадьба, состоявшаяся в ноябре в русской православной церкви в Таллине, была достаточно традиционной, но оказалась омрачена унынием эстонских родственников Муры, которые сравнивали ее с великолепной свадьбой с Иваном в Санкт-Петербурге почти ровно десять лет назад (конечно же не в пользу нынешней свадьбы).

Ближайшие члены семьи Муры были еще более несчастны. Таня и Павел очень расстроились из-за свадьбы – им не нравился Николай Будберг, «некрасивый, с лысой яйцеобразной головой». В знак протеста они попытались убежать из дома. Мики тоже не одобряла этот брак. Но ничто не могло остановить этот процесс или устранить его необходимость. Свадебный прием в аристократическом клубе в Таллине был праздничным, на котором все, даже Бенкендорфы, покорились неизбежному и решили веселиться[536].

Как по волшебству, осуждение, которое окружало Муру с момента ее въезда в Эстонию, исчезло, как только был завязан этот узел. Она стала частью другой ветви древней эстонской знати и была принята в общество. О ней все еще ходили сплетни. Но недолго им оставалось циркулировать. И у Муры, и у Николая были свои планы, и через несколько месяцев после свадьбы они уехали из Эстонии в Берлин. И снова детям пришлось привыкать к тому, что они, по сути, сироты.

Берлин был центром русских эмигрантов. Их было там триста тысяч, когда в 1921 г. к этой массе присоединился Горький. В Берлине существовали русский театр, издательства, десятки газет и ресторанов. Старая русская интеллигенция встречалась, чтобы обсуждать политику и свое желание возврата к прошлому.

Горький не вписывался в это сообщество, даже в круг интеллигенции. Так как он был окружен этими остатками старого режима и не видел больше зверств нового режима своими глазами, к нему начала возвращаться его природная симпатия к делу большевиков. С этого безопасного расстояния он написал Ленину письмо, в котором сообщил, что планирует написать книгу «в защиту советской власти», которая докажет, что успехи Советской России «полностью оправдывают ее грехи – умышленные и непредумышленные»[537]. Наверное, он действительно искренне верил в это, но, быть может, и нет. Однако он зависел от Ленина, который должен был разрешить отправку ему авторских гонораров, так что это письмо должно было оставить его на хорошем счету.

Мура жаждала соединиться с Горьким в Берлине – городе, который она видела в последний раз в 1914 г., когда была избалованной женой молодого дипломата. С точки зрения политических убеждений она была более последовательным социалистом, чем Горький; она также легче приспосабливалась и готова была уйти с головой в иностранные языки и иностранную политику, легко справляясь и с тем и с другим. Но подобно Горькому теперь, когда была в Европе с ее несносной неперестроившейся аристократией – даже в Эстонии, где ее крылья были подрезаны реформами, – она почувствовала, что большевизм ей стал более близок. Она написала Горькому из Таллина: «Я так хочу… поговорить с вами о России, которую сейчас на расстоянии чувствую и вижу лучше, чем раньше». Выступая против пессимизма Горького, она настаивала: «Нет, нет, она не погибнет. Это ужасно, это кошмарно, что многие русские умирают, но Россия не погибнет. Она проходит сейчас через суровое, жестокое испытание. Но, находясь в загнивающей Европе, хочется спросить: разве то, что происходит в России, не лучше?»[538]

Без сомнения, было легче верить в конечную правильность самого дела, когда сам больше не являешься его вероятной следующей жертвой.

Пока Горький стремился поправить свое здоровье (плохое в России, оно стало еще хуже в Берлине), он готовился к приезду Муры. На Рождество он написал Ленину и предложил, чтобы Муре дали официальную роль в окружении Марии Андреевой, связанную со сбором денег для России. В письме он хвалил ее, называя «очень энергичной и образованной женщиной, которая говорит на пяти языках»[539]. Он не знал, что Андреева уже действует в этом направлении, не говоря о том, что его последняя возлюбленная уже вовлечена в это.

Завершив «лечение» в Шварцвальде к маю 1922 г., Горький снял на лето дом в Херингсдорфе на берегу Балтийского моря в четырех часах езды от Берлина. Мура, оставив Будберга, приехала туда к Горькому, где и вернула себе роль его главной «жены»[540].

Теперь Муре было тридцать лет. Она отрастила длинные волосы, идя против моды на короткие стрижки боб, и носила их, собрав и небрежно заколов в низкий пучок на затылке, а отдельные пряди оставив соблазнительно ниспадать ей на щеки и лоб. Бросая еще один вызов моде, она ходила без шляпы. Нина Берберова, знакомство которой с Мурой началось приблизительно в это время, вспоминала: «Ее слегка подведенные карандашом глаза всегда были красноречивы… Ее тело было прямым и сильным, а фигура – элегантна даже в простых платьях». Мура снова привыкала к жизненным удобствам, покупала хорошую одежду, импортируемую из Англии, и дорогую обувь. В стиле одежды она отдавала предпочтение удобству и качеству, а не моде. Она не носила никаких драгоценностей, кроме мужских наручных часов. (Кому они принадлежали? Локарту, быть может? Кроуми?) «Ее пальцы всегда были в чернильных пятнах, что придавало ей вид школьницы»[541].

Мура сознавала свою предсказанную судьбу синего чулка и все глубже погружалась в карьеру, связанную с книгами. Используя опыт и связи, она открыла в Берлине небольшое издательство «Эпоха», расположенное на улице Курфюрстендам, которое публиковало переведенные на немецкий язык произведения Горького и других иностранных писателей.

Вскоре после приезда в Германию Мура была вынуждена поспешить назад в Эстонию. Заболела Мики, и нужна была Мура, чтобы заботиться о детях. Они уже достаточно выросли, чтобы за ними присматривала няня Маруся, а Мики уже было около шестидесяти. Нужно было долговременное решение.

Взять их с собой, чтобы они жили вместе с ней в коммуне, было невозможно особенно потому, что очень много времени в Берлине у нее отнимали дела, и Мура решила поместить их в пансион. Первой ее мыслью была Англия. Она подала заявление на английскую визу, написав, что хочет найти в Лондоне школу для своих детей. В качестве поручителей она указала коммандера Эрнста Бойса и полковника Торнхилла – двух своих коллег по SIS в Петрограде (очевидно, она разобралась со своими сомнениями в отношении подозрений Торнхилла на ее счет). С ней провел беседу полковник Рональд Мейклиджон – новый начальник бюро SIS в Таллине, который служил в интервенционном британском корпусе в Мурманске. Рассмотрев ее дело, Мейклиджон доложил, что «эта женщина на самом деле не желает проследовать в Соединенное Королевство, а просто хочет использовать эту визу, если она будет ей выдана, с целью убедить эстонские власти и других людей, сомневающихся в ее честных намерениях»[542]. На свое заявление она получила отказ; ей так и не сказали почему, но она все же выяснила, что с ее поручителями не консультировались[543].