Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
Некоторые из окружающих становились очевидцами тяжелых эпизодов. Будущий жандармский генерал, а в то время курский вице-губернатор П. Г. Курлов писал, вспоминая о своем участии в траурных мероприятиях в качестве бывшего секретаря Великой княгини по делам Красного Креста: «Я никогда не забуду той ужасной по своей простоте минуты, когда в 3 часа ночи накануне погребения, во время одного из моих дежурств при гробе, в церковь из соседней комнаты вошла Великая княгиня. Она двигалась автоматической походкой, видимо, не вполне сознавая свои действия. Медленно подошла она к усопшему и, приподняв покров, стала что-то поправлять в гробу, где лежало изуродованное тело. Мы, дежурные, замерли, боясь шевельнуться. Быстрыми шагами к Великой княгине приблизился состоявший при ней гофмейстер Н. А. Жедринский и увел ее во внутренние покои».
Днем или ночью Великая княгиня приходила в церковь и клала в гроб какие-нибудь вещи – то, что было при муже в момент смерти (кольца, образки, ладанки), икону праведной кончины преподобного Серафима, Георгиевский орден, медальон со своим детским портретом, клочья мундира и аксельбантов Сергея, бережно завернутые в ткань, сохраненную с их свадьбы. К ним же поместила полученный в день миропомазания золотой медальон с надписью «Не бойся, только веруй» – заветом, которому всегда будет верна. Наконец, она положила к супругу свое обручальное кольцо. В знак вечной преданности, в знак безмерной любви, не разрушимой ничем! В знак неизменного единства и постоянного присутствия рядом, даже по другую сторону жизни!
Погребение состоялось 10 февраля. Кремль был закрыт, но множество простых людей, желающих проститься с Великим князем, собралось на Красной площади, молясь об упокоении его души. «Невыразимо тяжело, – писали в тот день «Московские ведомости», – расставаться с тобою нам, москвичам, свидетелям счастливых дней твоего детства и зрелого возраста, когда ты вступил на самоотверженное служение царю и Родине и так сроднился с твоею Москвой… Ты был верен до самой смерти своему долгу и запечатлел своею кровью верность твою святым исконным заветам Земли Русской, оставив нам высокий пример непоколебимой веры в Бога, преданности святой Церкви и Престолу и служения ближним, не жалея себя… Вечная память тебе на Святой Руси, наш дорогой, горячо любимый Великий князь! Не забывай нас в твоих чистых молитвах перед Престолом Всевышнего, да ниспошлет Господь мир и тишину Земле нашей, о которой ты столько болел душою и печалился, живя между нами».
Родственники Сергея Александровича, сослуживцы и официальные лица с утра собрались в Алексеевском храме Чудова монастыря. Адъютанты и офицеры стояли в почетном карауле – навытяжку и с обнаженными палашами. Службу совершал митрополит Московский и Коломенский Владимир в сослужении двух епископов и многочисленного духовенства. «Литургия началась в 10:30, – записал Великий князь Константин. – Церковь была полна народа, еле можно было двигаться, и митрополиту было трудно проходить с кадилом. В церкви стояла жара и духота. Павел уже в самом начале обедни сел на стул; вскоре маленькой Марии стало дурно, и он ее вывел и вернулся только к отпеванию. Чем дальше, тем становилось жарче, дышать было нечем. Элла несколько раз садилась и должна была снять закрывавшую ей лицо креповую вуаль. Синодальные певчие превзошли себя – их пение было бесподобно. Как чудесно гудел большой колокол Ивана Великого… Раздирающие минуты последнего целования не стану описывать. Мы вынесли гроб через западную дверь в Алексеевскую церковь и из сеней повернули направо в небольшую Андреевскую церковь, где наглухо запаянный гроб останется, пока не будет решено, где хоронить…»
Тот монастырский храм Елизавета Федоровна будет часто посещать в течение года, пока сооружалась усыпальница Великого князя. «Так много страждущих сердец его друзей тоже обрели силу, молясь здесь, – напишет она вдовствующей императрице. – Рано утром и поздно вечером, кроме дневных молитв, я прихожу сюда и после этого живу с новыми силами». В следующем письме она выскажется полнее и душевнее: «Господь в Своем великом милосердии даровал мне безграничное утешение жить близ маленькой церковки, где такая атмосфера мира и покоя… Там я начинаю и заканчиваю свой день, и, кажется, нерушимый покой осеняет меня в дневные часы, словно я прихожу из другого мира выполнить свой долг, утешить других, и это не я живу, а кто-то другой, тогда как моя душа почиет на небесах подле той чистой и честной души, что руководила мной, помогала во всем и без которой меня больше нет. Я даже не могу плакать, я не здесь, а там наверху. Конечно, жизнь идет, со своими нуждами, скорбями, тревогами, и надо работать… Только бы мне жить по правде, так, как желал бы мой Серж. Я бы хотела когда-нибудь стать достойной того, что была его женой».
* * *
Едва закончилось прощание москвичей с Великим князем, как за стенами Кремля вновь начал проявляться охвативший общество недуг. Умолкли печальные песнопения, завершились устроенные на средства Елизаветы Федоровны поминальные обеды для неимущих, прошла растерянность первых дней, и на авансцене московской жизни опять закружилась дикая пляска. Забыв об элементарной порядочности, некоторые обыватели охотно взялись муссировать сплетни и кривотолки, возникшие вокруг трагедии. Разношерстные молодые нигилисты шли еще дальше – с радостью и даже зубоскальством они одобряли в своих кругах действия террористов и выражали надежду на скорое крушение порядка.
Однако те, кого не покинул здравый рассудок, искренне скорбели, прекрасно понимая значение и тяжесть утраты. Давая оценку произошедшему, автор брошюры «За что его убили?», изданной в те месяцы, писал о причинах злодеяния: «Лишить Россию не только в настоящее время, но и на будущий период ее возрождения сильных и убежденных защитников – вот гнусная цель наших подпольных и “легальных” революционеров. Вот почему они с ожесточенной злобой накинулись на Великого князя Сергея Александровича, чуя в нем человека, не только бывшего, но и будущего времени». Ближайшие события показали всю правоту этих слов.
В конце весны активизировались московские земцы, готовившие съезд либералов и агитировавшие за конституцию. Вновь напомнил о себе и не собиравшийся исчезать террор. На Пасху Елизавета Федоровна вместе с племянниками уехала в Царское Село, где узнала, что полиция успела обезвредить двух боевиков, планировавших под видом церковных певчих (!) проникнуть в храм и во время праздничного богослужения (!) взорвать всю семью императора. В Москве 28 июня эсер П. Куликовский (из недавнего отряда Савинкова) пришел на прием к градоначальнику и произвел в него несколько выстрелов. От полученных ранений глава полиции, граф П. П. Шувалов (в свое время управляющий Двором Сергея Александровича), скончался на месте. «Увы, все мы несем такие скорби, – напишет через неделю в Петербург Елизавета Федоровна, – и знать, что мой дорогой, наконец, близ Бога,
