Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
Некоторые попытались ей помочь – передавали найденные в разных местах площади кольца, медальоны, обрывки мундира… Кто-то поднял уцелевший бумажник. «Крест, – взмолилась Елизавета Федоровна, – найдите крест!» Когда же, наконец, ей поднесли изорванную цепочку с образами и золотой нательный крестик, поврежденный взрывом и залитый кровью, Великая княгиня крепко зажала их в своей руке, как самое дорогое сокровище. Вероятно, она так и держала крест мужа, пока к Никольским воротам спешили лица свиты, пока останки Сергея Александровича перекладывали на принесенные со склада носилки и покрывали их чьей-то шинелью, пока в полной тишине она шла рядом с этой скорбной ношей во дворец…
Носилки, с которых еще долго продолжала капать кровь, принесли в Алексеевский храм Чудова монастыря и поставили возле раки святителя Алексия. Тотчас над останками мученика была отслужена первая панихида, и под сводами древней церкви Великому князю Сергею Александровичу впервые провозгласили вечную память. Присутствовали только самые близкие, многие стояли на коленях. Привели племянников, Дмитрия и Марию, которым запретили появляться на месте убийства, и теперь, глядя на покрытые носилки, они впервые ощутили весь ужас происшедшего. Великая княжна на всю жизнь запомнила эту страшную картину – плачущие люди, дрожащий голос священника и отрешенный пугающий взгляд Елизаветы Федоровны.
В семь часов вечера останки Великого князя, облаченные в мундир, переложили в гроб, и спустя час в том же храме епископом Дмитровским Трифоном была отслужена вторая панихида, на сей раз официальная. В скорбном молчании застыли лица свиты, представители московской администрации, штаба военного округа, сословных учреждений и общественных организаций. Покидая по окончании службы Кремль, многие из них заметили, что в Николаевском дворце не зажигают свет. О происходящем за темными окнами было страшно подумать…
В тот вечер Елизавета Федоровна отказалась от ужина и, не найдя в себе сил оставаться одной в своей общей с мужем спальне, направилась после совершённой вместе с детьми молитвы в комнату Марии. Здесь она провела всю ночь в разговорах о Сергее Александровиче, постепенно приходя в себя. Напряжение чуть отпустило, и Великая княгиня впервые за долгие часы после катастрофы разразилась рыданиями.
Девочка уснула, а ее тетя Элла все еще продолжала плакать. На ней по-прежнему было светлое платье, в котором она успела еще после первой панихиды посетить умирающего в Яузской больнице кучера Андрея Рудинкина, много лет прослужившего Великому князю, – несчастный возничий не должен был видеть супругу хозяина в трауре. До последней своей минуты, наступившей спустя три дня, он оставался в уверенности, что Сергей Александрович не пострадал. Воздавая последний долг, Елизавета Федоровна накануне похорон мужа приедет на отпевание верного слуги и, поддерживая его вдову, пешком пойдет за катафалком до Павелецкого вокзала. Похоронят Рудинкина на его малой родине в Подмосковье. Каким-то чудом могила великокняжеского кучера в селе Ивановском Серпуховского района сохранилась до сих пор, цел и поставленный стараниями Елизаветы Федоровны надгробный камень. На одной из граней памятника высечены слова из Евангелия: «Добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многими тебя поставлю; войди в радость господина твоего».
* * *
Адский план террористов осуществился. В день покушения Каляев долго дежурил у Воскресенских ворот близ Красной площади в ожидании выезда Сергея Александровича. Нервничал, периодически смотрел на вывешенную картину, в стекле которой отражается идущая от Кремля дорога. Вскоре, заметив суету городовых, предвещающую скорый проезд Сергея Александровича, бомбист направился к Никольской башне. Одновременно с противоположной стороны, повернув от Чудова монастыря и набирая скорость, великокняжеская карета вынеслась на небольшую площадь между Арсеналом и Сенатом.
От Никольских ворот экипаж отделяло около тридцати метров, когда подбежавший террорист кинул бомбу в левое окно кареты. Через секунду мощный взрыв потряс весь Кремль. В соседних зданиях вылетели стекла, а люди в кабинетах бросились на пол, опасаясь, что сейчас рухнут стены. На месте кареты взметнулся высокий столб густого дыма, который еще долго не мог рассеяться. Оглушенный взрывом Каляев некоторое время оставался возле задних колес кареты. Он бросал бомбу с предельно близкого расстояния, однако остался невредим. Немного опомнившись, убийца медленно пошел к воротам, но тут его задержал городовой Леонтьев. Наконец-то подбежали пришедшие в себя охранники, боевика разоружили и отправили в участок. Он не сопротивлялся.
Поскольку убийца отказался себя назвать, полиция занялась выяснением его личности. С трудом, через несколько недель узнали: Иван Каляев, уроженец Варшавы, двадцать восемь лет, наполовину поляк, недоучился последовательно в трех университетах, побывал в тюрьме и в ссылке. На вопросы следователей он не отвечал, зато удивил жандармов страстным желанием узнать, что пишут о нем в газетах. Сергей Александрович и Елизавета Федоровна оказались правы, говоря о мотивах, движущих фанатиками террора, – резонанс, всеобщее внимание, след в истории. Сидя в тюрьме, преступник продолжал разыгрывать героя, не догадываясь, что является всего лишь орудием в чужих руках, одноразовым инструментом, разменной монетой, пешкой… На третий день около восьми часов вечера Каляева из Якиманского арестного дома повезли в Пятницкую полицейскую часть. Там его ввели в помещение канцелярии, где оставили под наблюдением жандармского ротмистра. Вскоре в комнату, сопровождаемая каким-то генералом и другими лицами, вошла дама в черном платье и с траурной вуалью. На вопрос преступника: «Кто вы?» – прозвучал ответ, заставивший его вздрогнуть. Перед ним стояла Великая княгиня Елизавета Федоровна.
Этот ее шаг удивит многих. Поехать к убийце еще непогребенного мужа! Зачем, для чего? Те, кто находился рядом, поймут сразу. И будут потрясены столь высоким проявлением милосердия, столь ярким примером христианской жизни. «Такое мужество, – скажет, узнав о поступке Эллы, Великий князь Константин Константинович, – такая высота души прямо невероятны. Она – святая». Решение Елизаветы Федоровны возникло во время одной из ее молитв. Как вспоминала одна из близких к ней дам, она «почувствовала, что Великий князь от нее чего-то просит. Она поняла, что ей нужно снести Каляеву прощение Великого князя, которое он не успел дать». Никто из полицейского начальства не
