Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Надя – уже не та робкая белорусская девочка, которая переступила когда-то порог дома на улице Нотр-Дам-де-Шан. Она стала верной опорой Фернану, никогда не знавшему в жизни никакой опоры. Она носила кофту с вышивками, изображавшими картины Леже. Она подкидывала ему идеи – Надины рисунки или подарки превращались в фундамент, от которого можно было оттолкнуться. Ещё до войны она сшила ему игрушечного попугая – и эта птица появилась в нескольких работах Леже. Надя рисовала кувшин, а он превращал его в колесо – как в детской игре. Но даже всецело преданный своему ремеслу человек не может жить лишь им одним. Леже угасал на глазах… Приезжал к Наде в деревню Шеврёз, куда она с дочерью «удрала» из Парижа. Надя устраивала гостя в комнате Ванды, кормила, помогала лечить разгулявшийся радикулит.
Но только через два года после смерти Жанны они решили наконец пожениться. 21 февраля 1952 года в мэрии Монружа был зарегистрирован брак 70-летнего Фернана Леже и 47-летней Надежды Ходасевич.
«Я женюсь, – сказал ей Леже, – чтобы отдать в твои руки своё искусство. В семьдесят лет нужно думать, что тебе осталось жить меньше, чем ты прожил. Я не хочу, чтобы моё творчество пошло прахом: хочу передать его в твои руки, потому что ты сильная, у тебя сильные и надёжные руки…»
А Надя, когда кто-то из друзей спросил её, правда ли, что она выходит замуж за Леже, ответила:
– Я выхожу замуж за работу.
Но ведь за работой она была замужем и до свадьбы с Фернаном!
И что бы там они оба ни говорили, это не был брак по расчёту и необходимости. В письме к своей второй жене Леже признавался: «Раньше для меня существовало только искусство, я был всецело поглощен этим, и женщины существовали для меня только как отдых. И вот… Дожил до семидесяти лет, чтобы впервые полюбить».
Сразу после свадьбы Надя со свойственной ей страстностью бросилась обустраивать жизнь художника. Прощай, старый диван в мастерской! Мадам Леже провела в доме на Нотр-Дам-де-Шан электричество (Фернан обходился без него), во время тщательной уборки нашла в каких-то залежах три давних картины художника, о которых сам он успешно позабыл… Но этого было недостаточно, по мнению Нади, для того чтобы обеспечить Леже комфорт, в котором он нуждался, – дом старый, комнаты тёмные, воздуха мало…
Нужный дом нашёлся под Парижем, в деревеньке Жиф-сюр-Иветт. Бывшая гостиница «Под раскидистой липой» – вместе с домом продавался сад, а в танцевальном зале можно было устроить просторную мастерскую. Втайне от мужа Надя внесла задаток за дом, наняла рабочих, чтобы сделали ремонт, и, только когда всё было готово, объявила о переезде. Леже полюбил новый дом, здесь ему легко дышалось и работалось – хотя некоторые новшества он принимать отказывался: например, по старинке писал при свете керосиновой лампы. Над его мастерской находилась мастерская Нади, за работой она пела белорусские песни, а если вдруг замолкала, муж палкой стучал в потолок:
– Ты почему замолчала?
Тем не менее он по-прежнему каждый день ездил в парижскую мастерскую – отменить привычку всей жизни оказалось невозможно. Надя выучилась водить машину и сначала везла мужа на Нотр-Дам-де-Шан, а потом ехала к ученикам, в академию на бульвар Клиши. В саду Жиф-сюр-Иветт она посадила семечко подсолнуха и так радовалась, когда тот взошёл, – цветок напоминал ей о детстве, о родине… А Леже в свободное от работы в мастерской время трудился в са-ду и, увидев, что подсолнух наклонил головку, решил, что цветок погибает, – и срезал его. Надя была безутешна, и обескураженный муж обещал ей нарисовать взамен пятьдесят таких подсолнухов. И нарисовал! Отдельные «портреты» и целые композиции с яркими, живыми цветами, напоминающими отчасти ветряные мельницы (в конце концов, рисовал их не кто иной, как Леже, до последних дней жизни не утративший интереса к технике). Увы, последние дни были уже не за горами – Наде и Фернану довелось прожить в браке всего три года, но эти три года стали, возможно, самыми продуктивными и уж точно что самыми счастливыми в жизни мастера. Ему было за семьдесят, когда появились его наиболее известные произведения: «Большой парад», «Загородная прогулка», «Строители»[141]. Он планировал сделать керамическую композицию высотой с четырёхэтажный дом. Задумал огромное полотно «Сталинград», для которого выполнил множество набросков, рисунков, гуашей[142]. В эти годы художник часто размышлял о том, что живопись должна вернуться к сюжету, – и доказывал это каждой своей новой картиной.
В старости Леже не сидел на месте – в 1950-х участвовал во Всемирном конгрессе деятелей культуры в защиту мира во Вроцлаве, выступал в городах Бельгии и Швейцарии, посетил Спартакиаду в Праге. Чета Леже мечтала побывать в СССР, но этот вояж Наде будет суждено совершить в одиночестве, после смерти мужа. И повторить много раз.
Одна
«С Леже мне было спокойно, – вспоминала Надежда Петровна. – Когда я нервничала, когда у меня что-нибудь не получалось, его спокойный нрав действовал на меня, как успокоительное лекарство, он никогда не жаловался, никогда не повышал голоса». У самой Нади был другой характер – «истинно русский», как считал муж. Она не умела скрывать эмоций. Когда Ванда собралась замуж, Надя почувствовала, что брак дочери не будет счастливым – так и вышло. Но в том браке родились дети, Элен (Лёля) и Николя Тенье, жизнь продолжалась.
В середине августа 1955 года Надя находилась у Ванды – её первый внук или внучка должен был вот-вот появиться на свет. Фернан Леже приехал в свою парижскую мастерскую один. Как всегда собирался подняться по крутой лестнице на третий этаж, но не смог – сильно заболело сердце. Мастер позвал консьержку:
– Мадам, мне плохо. Не могли бы вы вызвать такси?
Он запретил беспокоить Надю, не хотел отрывать её от дочери. Консьержка позвала художника к себе в комнату, уложила на диван, а сама побежала за врачом. Ему сделали укол, а потом вызвали машину с шофёром и перевезли в Жиф-сюр-Иветт. Надя, когда вернулась, спала в коридоре, караулила, чтобы он не встал, нарушив запреты врача. Через несколько дней мастер скончался[143]. В мастерской на мольберте осталась незавершённой картина «Радость жить!»[144].
Вновь дадим слово Наде Леже. «Умер. Как странно. Я никогда не думала, что с Леже это случится. Никто не помнил его больным. Или отдыхающим. Когда он очень уставал, мы садились в машину, и я увозила его куда-нибудь на пять дней без цели, без планов. Отдых. Возвращались, и он так же уверенно ступал по земле. Так же надежно обращался с красками,
