Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Надя знала о том, что за Леже дома нет никакого ухода и пригляда – это он отвечал за Жанну, а не она за него. В большой квартире на Порт-д’Орлеан, где жила чета Леже, ему словно бы не было места, поэтому он частенько оставался ночевать в мастерской. Машиной, которая была у супругов, в основном пользовалась Жанна, Фернан ездил на метро.
– Счастливая ты, Надя, тебя дома дочка ждёт, – сказал он как-то раз помощнице, когда они вместе спускались на станцию. – А я что? Приду в мастерскую, завалюсь на диван. В ресторан? Устал. Пожую так что-нибудь.
Жанна, судя по всему, не интересовалась не только бытом, но и творчеством мужа, этот мир был от неё далёк, и даже портретов жены в богатом наследии Леже не осталось. Иное дело Надя. Она понимала каждое слово мэтра, она дышала одним с ним воздухом, она стала для него в конце концов незаменимой. Был ли он в неё влюблён? Скорее всего, да. Но не считал возможным начинать эти отношения, потому что был женат на другой, – такой вот нетипичный француз.
Вернувшись во Францию, Леже с новыми силами принялся за работу. Сбывались его давние мечты заняться монументальным искусством – сбывались монументально. В 1946–1949 годах Леже делает картоны витражей для церкви в Оденкуре и мозаику для фасада церкви Нотр-Дам-де-Тут-Трас в курортном местечке Плато д’Асси. Он руководствуется давно высказанной идеей – вывести цвет на улицу, внедрить его в жизнь людей. Станковая живопись для этого не подходила, картина замыкала цвет в комнате или музейном зале, а Леже мечтал о его полном освобождении. Как скажет позднее Жорж Бокье, «Леже всю жизнь искал стены…». Но мозаика для церкви (Леже был атеистом), расположенной к тому же в живописнейшем уголке Франции, на фоне Альп?! Надо было учитывать много разных факторов – как яркие цвета изображения впишутся в ландшафт, как его воспримут те, кому предназначался храм, – рабочие заводов Пежо и Сашо. Рабочие, к которым Леже устремлялся всем сердцем, далеко не всегда ценили его свершения по достоинству – об этом есть свидетельство самого художника. «Я принёс своих “Строителей”[138] на завод Рено, и их разместили по стенам рабочей столовой. В полдень появились парни. Во время еды они рассматривали полотна. Были такие, которые ухмылялись: “Вы посмотрите на них! С такими руками, как у этих парней, не очень-то поработаешь!” По существу, этим сравнением они выносили свой приговор. Мои холсты показались им смешными. Они ничего не поняли. А что до меня, то я слушал их и печально глотал свой суп». Дальше, впрочем, Леже рассказывает о том, что один из работяг сказал ему: увидите, как только уберут картины и оставят голые стены, все тут же поймут, какое удовольствие доставляет ваша живопись.
Леже не раз сталкивался с неожиданной реакцией простых зрителей – более того, он сам искал её. Однажды позвал в мастерскую деревенскую служанку и попросил высказаться. Девушка посмотрела на картины с изображениями женщин и спросила:
– Месье знал много близнецов?
Леже не стал объяснять служанке, что «человеческое лицо, тела имеют не больше значения, чем гвозди и велосипеды, это такие же предметы, с тем же пластическим значением, и я их использую по своему усмотрению». Он верил в то, что у народа есть вкус – и надо помочь развить его.
«Я понимаю, почему моя живопись не нравится, – говорил Леже. – Это не цветы, не натюрморты. Она не обольщает… Нужно много мужества, чтобы заниматься такой живописью и выставлять её».
Конечно, Леже ранило непонимание тех, ради кого он сильнее всего старался в поздние годы творчества[139]. Но и более изысканная публика не восхищалась Леже – при несомненной известности он находился в шаге от всеобщего признания. Одни зрители считали, что Леже рисует, как рисуют дети, другие называли его примитивистом, а он каждый раз уточнял: «Я – примитивист будущего».
Фасад церкви в Плато д’Асси[140] стал безусловной удачей Леже – получилось эффектно вписать яркую мозаику в окружающий ландшафт, так что она не спорила с умиротворяющим альпийским «задником», но дополняла его. Ну а в том, что неверующий коммунист создал образ Мадонны, не было ничего удивительного: «Я хочу донести до всех – верующих и неверующих – развивающийся ритм форм и красок; хочу сделать что-то полезное, приемлемое как для одних, так и для других, просто потому что радость и свет находят отклик в сердце каждого».
Будучи зрелым мастером, Леже с прежним упоением работал для театра – оформлял балет Прокофьева «Стальной скок» и оперу Мийо «Боливар», а ещё он иллюстрировал книги и по-прежнему преподавал в своём ателье. Желающих учиться у него стало так много, что академии Леже вновь пришлось переехать – в здание на бульваре Клиши.
В 1949 году Фернан Леже начинает заниматься керамикой. Вместе со своим бывшим учеником Роланом Брисом открывает керамическую мастерскую и быстро добивается в этом деле колоссального прогресса. Причём его первым заметным произведением из керамики станет не панно или горшок, а… яркая детская площадка (парк Музея Леже). Широкую известность получила скульптура Леже «Шагающий цветок» (1952, Музей изящных искусств, Монреаль).
Леже нравилось создавать крупные яркие объекты из керамики или бронзы, и все они отвечали его творческим принципам – касалось ли это цвета, ритма или форм. Он поклонялся простоте – не осознанной простоте примитивистов, но другой, византийской и романской.
В 1950-м году в лондонской галерее Тейт прошла выставка работ Фернана Леже – и в этом же году не стало Жанны.
Художник тяжело переживал смерть жены. Каким бы ни был их брак, тридцать лет вместе – не шутка. Надя чувствовала его смятение, как своё собственное, – видела, как он дезориентирован, потерян, одинок. Жизнь с ним рядом – а работа занимала большую часть жизни обоих – давно научила её понимать Фернана без слов. Надя, конечно, изменилась за годы работы с Леже, да и просто за годы жизни во Франции. Разумеется, она выучила французский язык и больше не боялась раскрыть рот в присутствии знаменитостей (после того как попросишь Пикассо подарить картину для аукциона, уже ничего не страшно!). Она дружила с Сергеем Юткевичем, была знакома с Маяковским, Лилей Брик, Луи Арагоном. В 1930-х, благодаря Фернану, Надя встретилась с Сергеем Эйзенштейном – он пристально разглядывал её лицо, а потом сказал:
– По всем деревням и сёлам искал Марфу для фильма «Старое
