Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Кто продолжал о ней заботиться, так это пан Грабовский. Благодаря деньгам, которые он присылал, Надя часто отправляла дочку в загородные детские пансионы – это укрепило её здоровье и вместе с тем привело к… полной утрате русского языка. «…Вышло так, что французский язык стал для девочки родным, – вспоминала Надя, – и никогда я со своей дочерью не могла и слова вымолвить на своём, на русском языке. Вот так и выронила по пути нечто связующее, драгоценное».
В те же, 1930-е, годы в жизни Нади происходит три важных события. Она вступает в Коммунистическую партию – это раз. Она знакомится с Жоржем Бокье, который вначале станет её учеником, а затем поступит в академию Леже и превратится в одного из ближайших помощников и друзей художника, – это два. Ну а третье событие было вполне закономерным – Леже пригласил её стать его личной ассистенткой. Случилось это в 1939[132] году, перед началом Второй мировой войны.
Надина война
«Я пригласил Надю Ходасевич, мою ученицу, как преподавателя-ассистента в мою школу живописи… её знания очень ценны для меня и моих учеников», – такую цитату Фернана Леже приводит Любовь Дубенская.
Новоиспечённая ассистентка счастлива – теперь можно попрощаться с ежедневной каторгой уборки. Надя преподаёт историю искусства, объясняет, чем отличаются разные школы живописи, показывает ученикам репродукции – точно так её учили Леже и Озанфан. На радостях она переезжает в другую квартиру, на площади Жюля Ферри. Новоселье отмечает вместе с Леже и Жоржем Бокье, приходят и другие гости. Засиделись допоздна, кто-то глянул в окно – и удивился: четыре утра, почему же на улице столько народу?
А потому что в отличие от Нади и её гостей парижане уже знали о войне.
В тот же день Жорж Бокье уехал на фронт. Академию Леже вскоре закрыли, сам мастер покинул вначале Париж, потом Францию. Через год после начала войны Фернан Леже уедет в Америку (с женой, скорее всего, – но об этом в истории ни слова[133]). Поплывёт из Марселя через Лиссабон в Нью-Йорк – там его отлично знают, там у него много друзей, там уже работают Шагал, Озанфан, Мондриан, Танги, Цадкин. Фернану Леже удаётся получить кафедру в Йельском университете, затем он перебирается в Калифорнию, работает в Миллс-колледже, близко сходится с писателем Андре Моруа[134]. В Америке он продолжает творческие эксперименты, пишет странные угловатые натюрморты и всё громче заговаривает о том, что его тянет к монументальному искусству – фрескам, витражам, оформлению общественных зданий. За пять лет работы в США, по свидетельству Гастона Диля, Фернан Леже создал 120 картин. У него проходят крупные выставки, он делает эскизы для Рокфеллер-центра. Одно из самых ярких произведений «американского» периода – «Ныряльщики на жёлтом фоне» (1941, Институт искусств, Чикаго). Вдохновением для этой работы стала сценка в марсельской гавани, где Леже наблюдал за докерами, ныряющими в море. «Я сразу же был поражён траекторией их бронзовых тел в солнечном свете и воде. Чудесное, плавное движение. Именно с этих ныряльщиков началось всё остальное: акробаты, велосипедисты, музыканты», – признавался Леже.
Всё те же излюбленные восемь красок художника слегка изменились под воздействием неоновых реклам, «обшаривающих своими лучами улицу». «Цвет светящейся рекламы казался свободным в пространстве. Я хотел добиться того же в своих картинах. Это не воображение, это то, что я видел».
«Я освободил цвет от формы» – так объяснял Леже свой творческий метод. Тела ныряльщиков образуют словно бы ещё одно тело, и не важно, кому принадлежит какая нога или рука – важны контрасты, динамика, движение. Интересно, что со временем фигуры людей, которых мастер станет изображать всё чаще, будут располагаться в пространстве иначе. «К концу жизни Леже мы видим, что персонажи его полотен расположены фронтально, как будто они позируют перед фотографом», – замечал Даниель-Анри Канвейлер. Получается, что именно в предвоенные годы и в американской эмиграции Леже пришёл к той манере, которой он будет сохранять верность до конца своих дней – это доказывают такие работы, как «Адам и Ева» (1939, Художественное собрание, Дюссельдорф), «Композиция с двумя попугаями» (1939, Помпиду), «Прекрасные велосипедистки» (1944, собрание Натана Камминга, Нью-Йорк) и прочие. Его персонажи всё ещё схематичны, но при этом узнаваемы: черноволосые, скуластые, с широко расставленными глазами и крупными руками. И в них есть сходство с Надей…
Что делает во время войны Надя?
Остаётся с Вандой в оккупированном Париже. Вступает в Сопротивление, хотя за ней, как за коммунисткой, у нацистов особый пригляд. Необходимо отмечаться в префектуре каждый день, запрещено покидать город. И всё-таки она нарушает предписание – и выполняет задания подполья все четыре года оккупации, в Париже и на юге Франции. Nom de guerre[135] – Жоржетта Пэно. Подросшая Ванда рядом, и ещё одна девочка живёт с ними в военные годы – англичанка Фрида Могридж, 14-летняя сирота, оказавшаяся в Париже одна во время войны.
Находиться в столице всё опаснее. Вместе с Фридой и Вандой Надя покидает город, её цель – деревенька Лемаж на юге Франции. Там живут родственники Жоржа Бокье, они помогут беженцам. Шли пешком, добирались на попутных телегах, видели виселицы, слышали жалобное мычание недоеных коров (одну такую Надя подоила). Несколько месяцев занял у них долгий путь. В предместье города Туар Надя решила задержаться. Назвалась портнихой, обходила дома, предлагая обшивать каждого, кто пожелает. Связалась с партизанским отрядом, сама стала одной из маки́. Продукты, полученные в уплату, уносила партизанам. В свободные часы учила девочек рисованию (Фрида потом станет искусствоведом, Ванда – художницей). Так продолжалось, пока кто-то не донёс на Надю – портниха связана с партизанами! Немедленно собрались в обратный путь. Снова Париж, разграбленная квартира на улице Жюля Ферри – и опять подполье. Вместе с девочками Надя разбрасывала листовки на парижских улицах.
Однажды ночью пришли за Фридой. Был приказ отправить в концлагерь всех англичан старше десяти лет, живущих во Франции. Надя ничего не могла сделать, только собрать вещи и сказать: беги оттуда, беги! А сама думала: хоть бы выдержала. Фрида выдержала. Выжила.
И за Надей тоже пришли – доставили в полицию, вначале «для разговора». Вы коммунистка? Рисовали портреты Тореза, Тельмана, Ленина? (Она действительно их рисовала – для партийных манифестаций.) «Я художница, – отвечала Надя. – Живу тем, что рисую портреты. Могу нарисовать портрет Гитлера».
Такого в префектуре не ожидали. Отпустили Надю восвояси, а потом она увидела плакаты, где французов призывали заняться живописью под руководством художницы Надежды Грабовской, как бы поддерживающей новый режим.
Ей пришлось промолчать, слишком велик был риск «сгореть», подвести подпольщиков. То один, то другой товарищ попадался
